Параной Вильгельм :: Отблески дальней грозы.

2011-12-09 18:16:30

1

В эти предвечерние часы Ермаков любил бывать здесь. Он и сегодня неторопливо шел к причалу - куда спешить человеку с пенсионным удостоверением в кармане. Полтора месяца назад, кроме удостоверения, ему выдали бессрочный отпуск с тисненными бронзой на голубоватой обложке словами "Торговый порт" и, пожелав доброго отдыха, пригласили: "Заходи, Петрович."

Он часто навещал своих друзей. Было о чем поговорить, что вспомнить. Случалось, его просили помочь в ремонте кранов, лебедок, такелажа; и он, их прежний мастер, снимал тенниску, облачался в робу.

Всегда, как и сейчас, он начинал обход порта с узенькой полосы у самого края причальной стенки, названного моряками "кордоном". Видимо, так назвали они этот край потому, что за ним дышала волнами неоглядная ширь, с которой связаны рейсы в "зарубежку".
Под ногами, шурша, перекатывалась галька - её привезли железнодорожники для ремонта портовых путей. Сновали по бетонным плитам электрокары. Громадины судов - каждая с шестиэтажный дом - навели на мысль о заморских далях, о многотрудной работе, поднявшей порт из руин и пепла.

"В сорок пятом и свои редко швартовались, - думал Степан Петрович. - А сейчас, смотри-ка, из разных стран гости. Да и то ведь, тридцать лет прошло после войны. Тридцать лет!.."
Так он шел, приветливо здороваясь с докерами, матросами, штурманами дальнего плавания, пограничниками. Его здесь все знали.

- Хелоу, комрид! - (Степан Петрович поднял голову и увидел на борту теплохода негра. Сверкая жемчужно-белыми зубами, негр глядел на него). - Совиет комрид! "Союз" - "Аполло" о,кэй!

Негр показывал большой палец, пританцовывал, не сходя с места, а Ермаков удивленно расширил глаза, словно речи лишился: "Он... Несомненно, он это!.. Выходит, что тогда..."

- Ты Джон Паркер из Сан-Франциско?! - крикнул Ермаков.
Негр тоже удивленно расширил глаза, перестал пританцовывать:
- Йес!
- Ты был на фронте?.. Ты воевал?..

В ответ - пожатие плечами. "Не понимает, - заключил Степан Петрович. - Да и я хорош... Самое большое ему лет девятнадцать, а воевали... Конечно же, его тогда и на свете не было".

Ермаков крепко сжал правой ладонью левую, высоко поднял руки.

- В космосе сейчас вот так!.. Нужно и на земле... Это на Земле еще нужнее. Понимаешь, браток?..
- Йес! Тебья? Ай эм Джон Паркер. Как тебья?..
- Степан Ермаков.

Негр склонился, пристально разглядывая его:
Ермакоф?.. Степан Ермакоф?..

И снова в душе Степана Петровича возникло смятение: "Что же получается?.. Будто и он меня знает..."

Жестами Ермаков объяснил: пойду к трапу, и ты спускайся. Но уже на американском теплоходе прошипела трюмная гидравлика, к берегу поплыли на тросах портальных кранов огромные контейнеры стального цвета - началась выгрузка. Сожалеюще качнув головой, негр поспешно вынул из-за пояса брезентовые рукавицы и убежал.

Всё же Степан Петрович направился к трапу. "Попрошу разрешения переговорить... Так, мол, и так - память войны. Может, ребята, знающие английский, окажутся рядом - выгружает-то наша бригада. А не окажутся, сам разберусь".

Ступеньки трапа тускло отсвечивали дюралем. Вверху стоял вахтенный матрос. Ермаков поднялся к нему:

- Здравствуй. Дело у меня...
Матрос слушал, гоняя во рту жевательную резинку:
- Джон Паркер?..
- Да-да. Будь другом, переговори с начальством. Мне бы минут пять всего...
- Чиф-мейт! - ткнул пальцем матрос куда-то выше.

За долгие годы работы в порту Ермаков много раз слыхал, что так американские и английские моряки называют старшего помощника капитана.

- Звякни чиф-мейту, - попросил Ермаков.
- Уот из ит "звякни"?
- Позвони, доложи ему, спик телефон. Понимаешь?
- Йес! - кивнул вахтенный, протягивая руку к нише фальшборта, где стоял телефонный аппарат. Докладывал мало, больше отвечал: - Ниггер... Йес, сэр!... Йэс! - Трубку опустил резко, выплюнул за борт жевательную резинку.
- Ну что, друг?.. Что он сказал тебе?..
Вахтенный стал быстро, возбужденно объяснять. Степан Петрович не понимал. Тогда вахтенный притронулся к его плечу.
- Джяст момент!.. Ботсвайн Чарли спик рашн. Всё будет о, кэй!..

Это Ермаков понял: нужно немножко подождать, и матрос вызовет боцмана Чарли, который говорит по-русски.
Пришел боцман - пожилой человек в робе. Дружески тряс руку, переводил:

- Чиф-мейт удивлен, как ты узнавал негра. Чиф-мейт видит все негры на одно лицо.
-Окажись он в том моем положении... А-а, да и ему не надо б!.. Комрид, ты пойми меня. Сердцем чувствую, что на фронте я встречался с отцом или родственником вашего Джона Паркера.

Боцман Чарли вздохнул всей грудью. Он осторожно пригладил редкие волосы. Пригладил их чуть повыше лба, где белел шрам.

- О, кэй, товарищ!.. Святая памьять войны - о, кэй!.. Долго будет жить святая памьять - долго будет мир.
- Значит, не разрешает чиф-мейт? - спросил Ермаков.
Боцман перевел этот вопрос вахтенному, что-то еще уточнил и ответил:
- Джон Паркер минута в минуту начал работать. Сменят его минута в минуту. Порядок такой. Приходи утром товарищ. Никакой чиф-мейт не помешает нам снова узнавать друг друга...

Пронзительно вскрикивали чайки. Ермаков спустился по трапу, тяжело зашагал к проходной. Неодолимо хотелось побыть наедине, осмыслить всё, что так внезапно разбередило давнюю рану.

"Чиф-мейт, чиф-мейт!.. Жареный петух, видно, еще ни разу не клюнул его... Ну что ж, боцман Чарли правильно сказал. Да, это он хорошо сказал: "Никакой чиф-мейт не помешает нам снова узнавать друг друга".

Ермаков обернулся. Боцмана рядом с вахтенным не было. Алел на фок-мачте американского теплохода красный флаг, а с кормового флагштока глядел в море звездно-полосатый флаг.
"Ну что ж, приду утром. Я обязательно приду. Мне иначе нельзя".

Он сменил несколько скамеек, установленных под платанами на приморском бульваре, и не нашел желаемого уединения: то щебетали рядом о чем-то своём девушки, то шелестел газетой и пытался заговорить о совместном полете космических кораблей незнакомый старик, то мешали сосредоточиться стремительно бегущие по асфальту автомашины.

Степан Петрович сел в троллейбус. Недалеко была моторно-лодочная стоянка, и он решил взять там свой ялик, выехать в море.
Пневматика несколько раз открывала и закрывала двери троллейбуса. Но вот показались лодки, деревянные причалы, домик егерей. Пора выходить.
Никого у причалов не было. Дежурный егерь поливал возле домика цветы. Степан Петрович отдал ему пропуск.

- Рыбалить? - спросил егерь.
- Рыбалить.
- Поздновато собрался.
- Ничего.

...Тарахтел мотор. Горько-соленые брызги щипали губы и язык. Ермаков правил к скалистому мысу, на оконечности которого виднелся маяк.

"Да, это хорошо боцман сказал. Шрам-то, видно, с войны у него. Черт возьми, были ж союзниками, а сейчас, спустя тридцать лет, заново узнаем друг друга. Вот и совместный полет, и их торговые суда... Так-то лучше!.."

У мыса Ермаков заглушил мотор, бросил якорь.
Тихо было здесь. Мелкая волна лизала борт ялика. Смотрел Ермаков на спускающийся диск солнца, на светлую с голубоватым отливом вблизи и темно-синюю вдалеке зыбь моря, всё более погружаясь в думы.

И прихлынуло к нему то далекое, неизгладимое...

Продолжение следует...