Запойное чтиво

зиндан :: Письмо-щастье (малява)

2011-06-28 23:36:42

«Здравствуй, неизвестный друг!
Вчера нам сказали, что под давлением Красного Креста был организован Клуб друзей по переписке между заключёнными разных концлагерей, и я сразу решил принять участие. Не знаю, кому передадут это письмо, обещали случайным образом. Меня зовут Ганс, я отбываю срок до конца войны в каком-то советском сибирском лагере. Мы живём в деревянном бараке из фанеры, ветер шатает стены, завывает и вырывает бумагу из рук. А в остальном почти не хуже, чем на Восточном фронте, откуда я сюда, собственно, и прибыл.
Буду с нетерпением ждать ответа, дорогой неизвестный друг!
Камрад Ганс. Год точно не знаю, но идёт война, это точно».

«Привет, Ганс!
Ааааа, доигрался, фашист ебучий?! Будешь знать, как с мечом к нам приходить!
Ну это я так, чо уж теперь. Я-то сам Иван, по-вашему значит Йоган, но это никого ниибёт. Сижу в вашем гнойном фатерлянде, меня раненого из горящего танка взяли, сцуки.
Что сказать про здешнюю жизнь… Странная жизнь, нереальная. Говорят, есть такое официальное мнение, что у русских пленных просто не бывает, и никаких договоров про них не подписывают. Вот и ходим мы тут как сотни и тыщи призраков. На завтрак дают кайло и направление ковырять вашу бляцкую каменистую землю в яме. Так что с питанием полный порядок, пока кайло не сломается.
Во, пора на работу. Пешы истчо, мой гацкий враг. Жду ответа как колесо лисапета.
Год не помню. Война.»

«Здравствуй, Иван!
Ты сильно не ругайся, я же не очень инициативно на войну шёл. Типа положено, да и перспективы обещали заманчивые. А оно вон как вышло. Надеюсь, тебе там у нас сидеть не сильно хуже, чем мне тут. Хуже, думаю, придумать трудно.
Кормят теперь, правда, получше, селёдка уже не слишком тухлая, и хлеба добавили по 5 граммов, это очень помогает в нашей работе. Мы тут ходим в лес рубить дрова – они очень высокие, ваши дрова, блять. Это я тут научился народному языку, например «блять» и «хуй», это очень удобно, теперь могу говорить с охранниками без переводчика.
О, надо идти на дрова. Жалко, сегодня без валенок – сегодня очередь Фрица носить эти замечательные мохнатые сапоги.
Пиши, я очень жду и храню твои письма (пока одно, увы).
Ганс.»

«Дароф, Гансяра!
Как сам? Мы вчера ходили бить пендосов из соседнего барака. Огребли канеш, а хуле, их там кормят как полагается да из работы толька рукавицы шьют, сцуке. А от нас одни скелеты остались, и то набор костей не полный.
Наверное, ты прав, тебе несладко приходится, сибирская зима – это тебе второй восточный фронт, а вот нехуй… ну я уже говорил.
У вас-то здесь хоть порядок есть, немецкий орднунг, и сервис на высоте. Вон давеча одного нашего на снегу стали обливать водой из шланга, он сказал – типа холодно, пидарасы! – и его сразу проводили в крематорий. А там тепло, это научный факт.
И ещё, знаешь, евреи меня удивляют. Откуда их столько? И хитрые необыкновенно! Вот недавно один старичок соорудил из рваной подошвы и проволоки скрипку и несколько дней скрашивал вечера и нам, и охране. Потом оказалось – это он передавал шифровки, а за проволокой напарник лежал с музыкальным слухом и записывал. Ну не пиздец, а? Во хитрый народ. Стало быть, подпольщик оказался, сожгли.
Ладно, спать пойду, сегодня разрешают сидя, а не стоя. Лафа.
Жду ответа, как башка кастета.
Иван.»

«Здравствуй, Иван!
Да, евреев и здесь тоже очень много. Странно. Они же вроде и не воевали?
С фронта до нас доходят различные новости, хотя и с большим опозданием. Мы ещё делали ставки на Сталинград, а война уже сильно переместилась на запад. Кстати, я сделал тогда правильную ставку и выиграл валенки насовсем. Но сейчас лето, вот думаю, на что их обменять.
Похоже, война скоро кончится, тогда, надеюсь, мы с тобой встретимся и нормально посидим (не к ночи будь сказано!) Забухаем, бля буду!
Может, уже до встречи, бывший враг Иван!
Жду встречи, как солдат картечи (научился у тебя писать стихи, спасибо).
Ганс. Лето.»

«Эх, Ганс.
Не уверен, что доведётся нам встретится, очень не уверен. Ну вот вернут пленных по местам, и как там дальше с тобой? Может, опять судить будут, или свои же пристрелят, уж не знаю.
Я-то что, мне скорее всего орден дадут, или даже пенсию выправят. Но я, конечно, буду работать, восстанавливать наше разрушенное тобой, Ганс, хозяйство. Я-то в порядке, это ясно, а за тебя изрядно боязно. Мужик ты, похоже, хороший, и вину малость искупил.
Да ладно, там видно будет. Вот война кончится, стану тебя искать. Есть подозрение, что найду!
До новых встреч, погоны тебе с плеч!
Иван.»

«Привет, Иван.
Вероятно, это письмо до тебя тоже не дойдёт, пишу на всякий случай, больше по привычке. Пятнадцать лет разыскиваю тебя где только могу, и через Красный Крест, и по другим каналам. Как-то неправильно всё получилось, если верить разным слухам.
Если жив – отзовись, есть о чём поговорить.
Ганс, Дюссельдорф, ФРГ.»