евгений борзенков :: Заеблозево

2014-08-23 20:03:45

- Тук, тук.
- Войдите!
- Это есть мы. Мы принесли вам парочку отличных, сочных бомб, под утренний кофий.
- Осколочные?
- Разумеется. Со всем уважением-с….
- Накрывайте.
- Сей момент, вот только сейчас, зачекай… за чеку…


Вначале пропадает газ. Затем вода, чуть позже электричество. Продукты, молоко, хлеб, настроение. Потом пропадает свет, за ним тень, радио, вкус, слух, запахи. Незаметно улетучиваются мысли, эмоции, интернет. Последним пропадает чувство юмора. И тогда остаётся единственное – садиться и писать роман.
А что прикажете?

Никогда не думал, что пустой город, это так романтично. Если все закончится так, как надо, я буду вспоминать этот неоновый свет по вечерам ни для кого, гулкое эхо площадей, переулков, скверов, щемящую ностальгию пустоты, отчётливые щелчки светофоров, одинокие лавочки, редкий стук каблуков где-то там, в воображаемом «за углом». Я буду чокаться и пить с собой, теперешним, и буду завидовать себе – да да! – с лютой августовской печалью…

Новые ощущения: трудно бороться с желанием лечь посреди дороги, и положить ладони на горячий асфальт, и смотреть на них, и ждать, и не дождаться, что рядом вжикнет колесо… Как давно я мечтал о таком счастье... Дешёвые мечты сбываются в первую очередь. И никто ведь не осудит.
Ну, единственное, можно раскрутиться на пару дней рытья окопов, если в крови запрещённое.

А так, помимо августа, помимо ставшего уже привычным чувства тревоги и бодрого привкуса смерти, в воздухе в последние дни сгустилось и осело на город мутноватое ощущение, которому трудно так сразу подобрать определение. Может быть, СВЯЩЕННОЕ ОДИНОЧЕСТВО. Как будто под стеклянным колпаком наблюдаешь чью-то боль, и вроде бы хочешь поверить, и вроде проникаешься, и вот уже свербит под сердцем… Но вдруг понимаешь с досадой, что просто хочешь срать. Но, облегчившись, с удивлением обнаруживаешь, что это ты под колпаком, это тебя разглядывают сквозь аквариум чьи-то булькатые равнодушные очи, чей-то напидоренный ноготь постукивает по стеклу, чтобы ты поскакал, москаль…

Священное одиночество, им проникнуто всё; молодая мама гуляет с коляской у фонтана, она не спешит и не смотрит в небо, - мину не разглядеть глазом, а услышишь – все равно поздно; одинокий голубь не ищет крошки, а гордо гуляет пешком, заложив крылья за спину, автомобиль, остановившийся в каменной пустыне на красный цвет – это дисциплина, вызов, это внутренняя молитва шофера, заколоченные бутики, реклама чужой, уже прожитой жизни на плакатах, спокойные взгляды встречных прохожих, глаза-в-глаза, пустынный пляж у реки, море кислорода, который не под силу сжечь даже десяти миномётам; когда исчезают люди – оживает город. Он встаёт и прислушивается сам к себе, он зализывает раны, он чувствует, город пускает по венам редкие трамваи, троллейбусы, кормит грудью людей, питает себя людьми. Оставшимися мелкими сошками, ничтожными гадкими насекомыми, со спокойными взглядами, у которых уже не трясутся лапки при взрывах.

Мы – люди, с нас спала некая пелена, а под ней оказалось достоинство, мы стали ровны и родны. Я не любил их раньше, этих двуногих, но те кто остались…. Это мои соседи. А может и больше.

Мы живём в одном доме. У одной реки.

Ещё особо заметны женщины сейчас: они не отводят взгляд, они не спешат, они царственно медлительны, их вид доступен, роскошен, откровенен. «Почему бы и нет…» - беззвучно говорят их яркие губы, неторопливые изгибы спин, горящие мочки ушей. Женщины-героини в городе-призраке, я лечу вместе с ними в неизвестность, мы падаем, в груди стоит гул – где приземлимся мы, и когда….


Вчера утром выгребал у коров, выезжаю весь такой взъерошенный с тачкой навоза из ворот, а навстречу кришнаитка. Они тут вошкаются неподалеку, типа монастырь у них. Молодая, в чёрном, симпотная. А у меня сапоги в говне, такой сразу чота облом, да ещё и думаю: бля, ведь не побритый, скотина. Она улыбнулась, мне.
- А сто седьмой ещё ходит, не знаете?
- Да, но их мало, - отвечаю, - всего два автобуса на линии. А вы уже уезжаете? – Я её вижу впервые.
- Да, мне уже пора.
- А куда?
- В Москву.
- Вы из Москвы?
- Да, я из Москвы.
- О… - сказал я, и чуть было не подумал: « ну нихуя себе».
- Но, если честно, мне не хочется, - вдруг сказала она, а сама такая грустная.
- Бросаете нас? – я тонко улыбнулся сквозь свою грязную щетину и унавоженные сапоги. И тут она заплакала. Она реально стала лить слёзы. Я оторопел. А сам на неё глаз положил; во блять, такая чувственная, наверное, выразительно кончает. В Москве, я слышал, умеют все эти штуки. Некстати вспенилась воображалка, и руки в брюки, и сразу тесно танцору.
Я стал посвободнее и рукой оттопырил карман.
- Я не хочу, но обстоятельства… Я не хочу вас бросать, - и ревёт вообще. В три ручья. А я стою с тачкой коровьего говна. И небритый. А эта москвичка оплакивает меня, первого встречного.
- Простите меня, - говорит, - я приехала сюда специально, помолиться за вас. Я буду всегда молится за вас, именно за вас, - смотрит на меня, а у меня отчего-то ком в горле. – Я обещаю вам, с вами ничего не случится, вы ведь рядом с храмом. Он будет вас хранить. Пусть вы не верите в Кришну, Кришна верит в вас. Прощайте, храни вас бог.

И ушла на сто 7. Москвичка. Словно пролетела чёрная чайка из сна.

Я сел покурить. Я достал сигарэллу, и мял её в руках, не прикуривая. В сарае мычали коровы – тёлочка и бычок. Витя и Машенька. Я слушал тишину и думал о том, что пора бы бросить курить, ведь в натуре вредно.

А вечером снова стали бомбить.

Я видел через реку, как мгновенно вырастают причудливые серые деревья, прямо из домов, из музея в центре города, из электроподстанции. Их тут же уносит в сторону ветер, а там, откуда они выросли, выползают языки пламени.
Как это буднично, думал я, попивая кофе на мансарде, откуда отличный вид на центр, ведь кто-нибудь сейчас вот так же не донёс чашку к губам, кто-то не успел подтереть задницу, кто-то доканчивал на жене второго ребёнка, кто-то кормил животных, или рисовал, или играл в куклы, кто-то пел, кто-то любил, кто-то жил.

А я смотрю на дым чьих-то улетающих душ и попиваю кофе.
Слава украине.

Потом я печатал на ноуте. А что ещё делать в подвале. Давно мечтал вот так спуститься в подвал своей психики, зажечь свечечку, помолчать, и разворошить старьё; осколки, лоскуты, ошмётки. Некоторые шкафчики памяти так давно не открывались, что ручки отгнили, обвалились, и рад бы – да нечем…
Прямо на клаве развалился кот Тихон, что появился на свет благодаря моему прошлому кревасу.
Я породил тебя, Тихон, я и… Да нет, живи, паскуда, ведь мы с тобой одни тут, нам небо коптить пока, и у тебя хладнокровия, брат, поболее моего, хотя мозгов чуть менее. А может наоборот? Да не беда. У нас и извилина одна на двоих, и видимо судьба. Кто знает, когда прилетит. Будем жить, шотландец Тихон, пока живётся.

Вот на днях закатал 11 бутылей помидоров. И ещё три бутыля накрутил томатного сока. И сижу теперь смотрю на них. Зимой будет сок. Будут помидоры.

22 августа. 14 год. Зона АТО.