евгений борзенков :: Перекрестьяз рачков

2013-11-09 22:23:36

Стенограмма аудиодопроса.
(читается взволнованным, неуверенно-подрагивающим голосом )

Она поднимает веки, и я чувствую себя странно, очень. Кажется, она подсматривает за собой из-за угла, помигивает, играет. То одним глазком, то другим. Хочется что-то сделать с таким её лицом, как-то слепить его по-новому, измять, сломать. Собрать заново, как кубик рубика. Краб, несваренный рачок, отвлекая внимание, хочет схватить меня клешнями за яйца. Лезет в штанину.
- Нафига ты это делаешь? Кстати, тебе не мешает переносица? Твои глаза любуются друг другом. Это надо уметь.
- Я просто крепко ушла в себя. Была одна история.
- Как ты смотришь под ноги? Переходишь улицу? Ты вообще хоть что-то видишь?
- Однажды ко мне на улице приблудилась кошка. Не помню как, она оказалась у меня на руках, и вот мы уже дома, я её глажу, глажу, у неё прекрасная шерсть, огромные глаза, шершавый язык… Да, шершавый язык. Я это осознала уже в кровати. Я мяла ей ушки, о, её шершавый язык!... произошло что-то странное, она вошла в меня, и это был не оргазм, это была лавина, какой-то слалом по краю сознания. Я поняла тогда чётко - когда бывает слишком хорошо, то ещё чуть – и сразу очень плохо. Это произошло. Я ещё содрогалась в конвульсиях, когда пошёл дождь, ливень. Прямо в постель. Меня колотило, я плыла. И тут, на пике ощущений, оба полушария моего мозга слиплись, просто скипелся мозг. Будто мою голову разделили напополам зеркалом, так это ощущалось. И вот он – результат. Глаза заклинило.
- Да? А я думал, ты валяешь дурака. И ещё твой язык всё время выпадает изо рта… Он не шершавый, нет? Жаль. Знаешь, нужно особое мужество, чтобы говорить с тобой.
- Хочешь, научу тебя?
- Зачем мне?
- Здесь есть один секрет. Ты будешь удивлён.
- Когда въеду головой в столб? Или попаду под машину?
- Не капризничай. Давай. Своди глаза…. Вот так… да не высовывай язык, болван…

И я попробовал. И произошло нечто. Два изображения, две визуальных версии вдруг наслоились одно на другое. Будто я влез головой в чёрно-белый телевизор и в мозгу туго клацнул омерзительный резиновый звук. Я провалился в чёрное.

Сколько грязи, чернил. Скрести пальцами по шершавому. Протягивать через себя волны радио-эфира, электричество, солнце, которое светит тусклой лампочкой под потолком.
Сколько возни. Руки-ноги их поднимаются одновременно, они ходят так, в ширину, боком, из стены в стену. Шустрые, юркие люди, мельтешат между ногами.
Сколько жизни. Их волосы плавают ореолом вокруг голов, они плавно двигают руками, не открывая ртов и щуря глаза от хлорки. Ведь пахнет хлоркой, от неё сморщилась кожа на пальцах, на губах привкус, сквозь вязкую прозрачную смолу стены колышутся, движутся тени…
Я иду. Мой голос дрожит, что-то заставляет произнести: «Ржавых листьев фреза» - на мой голос тут же оборачиваются уроды, пугливо отскакивают и подползают тайком сзади, чтобы укусить за пятку. Один, со спитым лицом дворника в платье семилетней девочки, у него зубы грубо заточены напильником, он впился в мой каблук. Здесь всё очень странно, я хлопаю по карманам в поисках денег, но денег нет, карманы пусты.
- Где деньги, брат? – Я обращаюсь к карлику с вопросом и бью его свободной ногой в живот. Он отлетел и скорчился от боли. Один зуб остался в моём каблуке. Он поднял удивлённое лицо.
- Так вон же банкомат.
- Но у меня нет карточки.
- Какой карточки? Просто нажми кнопку.
- И он выдаст деньги?
- Ну конечно. Для чего же ещё банкомат.
- А сколько он может дать мине денег?
- Ровно столько, сколько тебе нужно.
- Чёрт, мне здесь нравится. Что это за мир?
- Да хуй ево знает, я сам в шоке.
- А ты давно здесь?
- С первого дня.
- Ясно. Ну пошли.
Мы сняли деньги. Я просто набрал на клавишах сумму и нажал кнопку. Набил все карманы. Затянул потуже пояс на бруках и напихал пачки за пазуху.
- Ебать, - сказал я. – А быть косоглазым не так уж и плохо.

Мы стали кутить. Карла залез мне на плечи и говорил куда сворачивать. Мы петляли по шалманам этого места, всё было неуловимо знакомо, когда-то давно я знал здесь каждый камень, каждую дыру в заборе. Пивняки, кабаки, кафе – мы не пропускали ничего. Неугомонный карла бухал почище меня. Скалил свои акульи зубы, чокался со мной, читал стихи задом наперёд. Он коверкал слова так, что я косел, а быть косым в их мире, - значит смотреть прямо.
- Куда в тебя стока влезает? – я пытался поймать его в фокус. Неудачно. – Зачем ты грызёшь мой каблук?
Да какой там каблук – эти футфетишисты, налетев стаей, практически сожрали мои башмаки, они копошились внизу, как мыши, большие грязные мыши, а я чувствовал брезгливость, лениво пошевеливал пальцами ног, пересчитывал деньги, которых стало на удивление мало, - карлик мне обходился недёшево – и думал о том, что пора бы и честь знать.
- Как свинтить отсюда, эй вы?
Мой карла, прожевав кусок подошвы, обсасывал последний гвоздь.
- Ты знаешь, Джо, нам показали только сюда. А отсюда – вряд ли. Впрочем, как знать.

Ну и что? Что прикажешь делать? Эй, где ты там? Сука, где ты? Кто меня загнал сюда? Где деньги, деньги где?! Я не вижу нихуяаааа! Карлик! Где это маленькое уёбище?!

- Какие деньги, миленький? Успокойся, малыш. – Она поднимает веки, и я чувствую себя странно, очень. Её лицо, скомканное из двух лун, жёлтое, безглазое. Её голос – это мой голос. Её дрожь – моя дрожь. – Не погружайся, дыши, дыши глубже, вот так, открывай глаза, не бойся… не бойся…
Так, ещё адреналин, скорее. Да, конечно, в сердце.