евгений борзенков :: Измена / или дохлые не потеют /

2013-01-27 17:48:21

Когда-то я учился в школе, в восьмилетке. Я был простым восьмиклассником в восьмом классе и на переменах бегал за школу курить и писять в туалет. Туалет был далеко, в самом конце села. Я был хорошистом. Это хорошо, но это вовсе не значит что я весь такой хорошистый, я просто хорошо училса, не больше, но и не меньше. Наш класс был достаточно большим, больше чем у других, так как был соединён из двух поменьше. У нас было почти поровну девочек и мальчиков, но мальчиков, всё же, было немного больше, чем девочек, хотя в других классах было совсем наоборот и девочки там были намного сильнее и больше мальчиков. И все они, за исключением двух-трёх человек курили. Толпой, около пятнадцати тирэ шестнадцати пацанов мы вываливались каждую перемену и соединялись с такими же группами независимых и самостоятельных оболтусов из других классов, и уже все вместе шли на своё обычное место за школой, которое было облюбовано и обжито не одним поколением школьных хулиганов. В школе мы получали знания об окружающем мире, о точных науках, математике, пении, географии там, на трудах нас учили забивать гвозди и точить напильником ржавое железо, на физкультуре мы все вместе смотрели как девочки ис последних сил карабкаются вверх по канату, а потом медленно сползают, зажав его между ног, почему-то бледнея и прикрывая гласки, нам старались привить какие-то озы а музыке, живописи и других изкуствах, а за школой мы узнавали истину, изнанку, так сказать, этой жизни, правду-матку, так сказать. Это было очень символично. Первая сигарета была выкурена в школе, первое вино было выпито в школе, первый косяк – в ней, в школе. Но учился я хорошо.

Как-торас, надменно фраппируя друг перед другом, однажды зимой мы как обычно день у день курили на перемене одну сигарету на троих. Это было обычно, и не каждый мог позволить себе купить целую пачку. Один прикуривал, второй занимал очередь, потом третий спрашивал «а кто крайний?» и так далее. За школу часто приходили пацаны, которые уже учились в разных вузах и «бурсах». Не знаю, что их тянуло сюда, ностальгия или карма, но что-то было. Наверное, они все очень скучали за школой, по школе… Они или приходили просто поговорить, или приносили бухло, или приносили курнуть, то есть, траву, толчоную коноплю.
В тот роковой день пришёл один довольно харизматичный перец. Я думаю, немногие знали его настоящие имя отчество и фамилию, все знали его по немного французской погремухе Леман. Леман любил приходить в нашу школу и был очень весёлым. Его почти все любили в нашей школе за смешные шутки и заразительный смех.О нём я знал только то, что он из многодетной семьи, у него много братьев и сестёр и все алкаши. Тогда заботились о многодетных семьях, алкашах и бомжах и им дали очень большую пятикомнатную квартиру где-то в центре, на площади ленина.
Леман пришёл к нам в гости и принёс в левом кармане куртки «мантана» огромный крапаль курительной конопли. Это был круглый чёрный шар, размером с биллиардный, с одного боку немного как-будто надгрызанный, со следами зубов.
Я впервые тогда и узнал, что это такое.
А когда узнал, то тогда понял, для чего дана жизнь и в школе мы все делаем что-то не то.
Леман с удовольствием и хвастовством подкидывал крапаль в небо, бил об стену, давал желающим понюхать, а потом любезно пригласил избранных несколько человек, куда напросился и я, и мы отошли в сторонку, подальше от толпы, в самый угол школьного забора. Там он достал папироску, высыпал из неё табак, ногтем настрогал от своего чёрного шара немного, потом немного испод ногтей, и потом, всё это перемешав с табаком, виртуозно заправил обратно в папиросу. Я был восхищён ловкостью, с какой он это сделал. Затем он прикурил, сделал несколько затяжек и передал стоящему слева от себя. Таким образом косяк пошёл по часовой стрелке. Каждый делал по две-три затяжки и передавал дальше. Я сделал так же три затяшки, а потом от жадности ещё четыре / за что чуть не получил в дыню от верных товарищей /. Дым был густой, терпкий, с очень резким запахом, хотелось кашлять и пукать, но глядя что все стараются кашель сдержать, я, чтобы не опозорится, тоже изо всех сил, так, что глаза лезли на лоб, задержал кашель и передал дальше косяк.

Пошёл небольшой отсчёт времени, пустое сердце бьётся ровно, в руке не дрогнул пистолет и вот я, сидя верхом на планете Земля, въехал в волшебный мир, где реально абсолютно всё и настолько, что и на голову не натянеш. Возникло ощущение, будто я попал в сказку. Я был всказке, самой удивительной из всех, воздух светился в приближении фей, неземные ароматы струились откуда-то снеба, все застыли в ожидании чуда… заиграли краски, свет проникал сквозь предметы, что-то происходило с этим миром… кто здесь?! Оглядев стоящие вокруг рожи, я заметил что они тоже изменились, приняли какое-то загадочно-величественное выражение, выражение святости, сопричастности….. магия… магия… они изменились навсегда… а может это было оттого, что и они…

Всех начал раздирать на куски смех. Огромные, пузырящиеся куски смеха выпадали изо ртов, лопались как петарды, взмывали вверх и оглушительно взрывались, накрывая нас всех снопами разноцветных огней…
Изображение в глазах немного расплывалось, в ушах стоял странный шум, во рту пересохло и язык стал жёстким и непослушным.
Я продолжал стоять в кругу ребят, они о чём-то говорили, даже смеялись, я пытался смеяться вместе с ними, но внезапно понял, что не понимаю ни слова, о чём они говорят. Это меня встревожило и уже стало не до смеха.
Сердце начинало биться всё чаще и чаще, всё громче и громче, и звон в ушах постепенно перерос в гул, а потом в какой-то рёв, я в полном смятении отвернулся и тоже стал потихоньку реветь губами, подражая рёву самолёта, расставил руки в стороны и стал потихоньку кружиться на месте, я уже переставал что-либо понимать, соображать! Мог только чувствовать приближение чего-то большего и грозного. Казалось, я превращаюсь в майского жука. Что-то двигалось, что-то давало толчок, что-то должно было произойти, объяснить это я не мог. Совершенно пропали остатки хорошего настроения, радости, кайфа, что было в начале, - на их место медленно и неумолимо прибывал леденящий ужас и чувство обречённости.
Здесь было всё: перед глазами арбузные груди Нелли Ивановны, её влажная кожа в полураспахнутом декольте, её запах, её жопа, и то, что она меня непременно спалит, а если не спалит, то поставит двойку по чему-нибудь, вызовет родителей, отец будет в панике, расскажут всем, всё пропало, это настоящий пиздец…

Разрази меня гром!

Физически я потрогал литцо и почувствовал, что внатури побелел от невыносимого ужаса и чтобы не упасть в обморок прямо там, перед пацанами, отошёл немного пройтись. Этого не заметили, увлечонные беседой. Леман как всегда, завладев вниманием толпы, рассказывал что-то очень смешное, от этого круг время от времени распадался, сметаемый истерическим хохотом, они хватались за животы и болезненно морщились, ползая по земле. При этом Леман очень ярко жыстикулировал руками с растопыренными пальцами. Вместо него я видел обезьяну с гнилыми зубами, висящую вниз головой с сигаретой в зубах. Это было в его блатной манере. Обезьяна кричала что-то на непонятном русском. Я отошёл в туалет, думал, щас покакаю и всё пройдёт. Там было темно и под ногами как грибов после дождя в лесу, зловеще угадывались маленькие зловонные кучки. Почему-то вид и запах этих злых куч, а главное звук, с каким они чавкали под ногами, успокоил меня так же, как огонь можно потушить, плеснув в него бензин. Всплеск дикого, запредельного ужаса, заставил меня издать тихий, сдавленный крик, похожий на писк. Я пищал, словно мышь или крыса, которой придавили хвост. В другой раз я бы и сам потешался бы с себя за такое поведение, но сейчас впервые в жизни я испытал страх, природу которого не смог объяснить. Тихо выйдя из туалета, я облегчонно заметил, что никто не обращает на меня внимание. Медленно, опустив голову вниз, чтобы никого не испугать сиянием своих глаз, как мне казалось, полных безумия, я тихонько вернулся к орущей толпе. За это время щедрый Леман успел смастерить ещё один косяк и он уже заканчивал своё хождение по кругу вдали от меня. Я подошёл молча, успел перехватить пятку и жадно добил её. Со стороны я выглядел глубоко задумчивым и грустным. Рядом со мной оказался Леман и, бросив на меня случайный взгляд, тут же резко повернулся и уставился на меня во все глаза.
-Пацаны! Гляньте, у него измена! – все обернулись ко мне. И дружно закатились. Даже те, кто не понимал, о чём речь, тыкали пальцами в моё бедное, пергаментное лицо и орали, приседая и держась за животы. Леман подошёл ко мне вплотную, еле сдерживая улыбку, распиравшую его рот, как бы изнутри и до самых до ушей, и вглядывался в меня с радостным садизмом, он был явно горд, что первый определил моё состояние.
- Ну что, страшно? – спросил он меня. – всё, пиздец, сейчас попалят, да? нет выхода и всё хуёво, да? ну скажи, так, да? – я молча кивнул всей своей головой и этим как будто снова хуйнул бензина в огонь.
Все снова взорвались больным, изнурительным ржачем, да что там, просто усирались от смеха, и он был таким, что минуту спустя, я сам стал понемногу хихикать и вскоре тоже держался за живот, приседал и думал, как бы не обоссаца. Вот так я и узнал, што такое измена.