продолжение.
часть первая: ссылка
часть вторая: ссылка

3

Они медленно продвигались близ дороги, замечая, куда следуют грузовики с цементом. Позади осталось километров шесть, когда Ермаков увидел сколоченную из досок караульную будку, трех эсесовцев с автоматами и шлагбаум.

Лежали, затаив дыхание. Ждали очередного грузовика, а его всё не было.

Шлагбаум контрольного пункта изредка поднимался, пропуская мотоциклистов, легковые автомашины, подводы, везущие доски и бревна. Грузовики же с мешками из крафт-бумаги больше не появлялись.

- Сынок, - шепнул Ермаков Зуйку, - обогни будку, проследи за подводами… Цемент-то, может, уже весь привезли.

Зуек вернулся минут через двадцать.

- За шлагбаумом лес очень редкий, а кое-где совсем нету, - доложил Зуек. – Местность пошла вниз. Зенитки стоят. Справа холмики; там копают траншеи, и подводы к холмикам уехали. Цемент сложен штабелями около строящихся дотов. Поровну у каждой опалубки сложен, товарищ старший сержант.

- Ясно, - сказал Ермаков.

Он взглянул на компас, повел группу в глубину леса, удаляясь от дороги. Теперь эта осточертевшая за последние сутки дорога не интересовала его.

- Товарищ старший сержант, холмики здесь, слева от нас, - тихо проговорил Зуек.
- Ладно…

На старом пне Ермаков развернул карту, отыскал место, где сейчас находилась группа. Вот дорога, вот заболотная низина, а ближе к опушке леса – небольшие высотки. Лес подковой огибает низину, и высотки подковой уходят на юго-запад. Далее – речка, хутор, железнодорожная станция.
Ермаков поскреб затылок: весь предполагаемый участок строительства рубежа группе разведать не под силу, нужно брать языка. Хорошо бы добыть офицера – он всё знает. Конечно, покочевряжится маленько, но заговорит, окаянная душа! Да, хорошо бы…

- Язык нужен, - сказал Ермаков. – Шот и Зуек, развертывайте рацию. Передадим донесение – и на опушку… Устин, при захвате смотри: нужно брать того, кто не работает; начальника бы захватить, начальничек не будет с лопатой ковыряться.

- А что сообщим в донесении, ведь не знаем по ничего толком?

- Сообщить надо… Так, мол, и так, противник сооружает рубеж. Мы находимся там-то, ведём наблюдение, ночью пойдем… Куда пойдем – известно. Всё, разговорам конец!

Ермаков написал донесение. Шот-Четович закодировал текст, немного выждал, пока наступит время очередного сеанса связи, и дробно застучал ключом.

Языка они взяли в полночь. Устин-Макуха схватил его в траншее, поднял наверх. Ермаков связал руки веревкой, а Зуек заткнул рот кляпом.

Метрах в трехстах правее вспыхнул прожектор, заскользил лучом по низине и высоткам. Кусты, бревна и доски, конусообразные кучи щебня плыли, клонились, изменяя очертания. Лениво, как бы для острастки, прострочил двумя очередями автомат, но пули унеслись в другую сторону.

Группа лежала в кустарнике, за деревянной опалубкой строящегося дота. И показалось Ермакову при свете прожектора, что пленный какой-то чумазый. «Тоже, видно, чернику клевал, - подумал Степан. – Ясное дело, не офицер это».

Прожектор погас. Разведчики поволокли языка через кустарник к опушке леса. Сзади стучали топоры и лопаты, шлепала выбрасываемая из траншей и котлованов земля.

В лесу пленного подняли. Устин Макуха по привычке обыскал его, осмотрел со всех сторон и развел руками:

- Документов нема, погонов нема – зачуханный какой-то фриц. Степан, что с ним делать?..
- Известно что – коротко допросим и… Не тянуть же обратно, на обмен.
Кляп изо рта пленного вынули. Шот-Четович спросил:
- Ире наме унд форнамэ?
- Джон Паркер…

Шот-Четович еще задавал вопросы, однако пленный молчал. Жадно хватая воздух, он глядел на автоматы, пилотки, масккостюмы разведчиков.
- Совиет комрид?! – воскликнул вдруг пленный. Я матрос!.. Америка!.. Карашо!.. Зер гут!.. О,кэй!.. – И плакал, склонялся лицом к своему плечу, пытаясь вытереть слезы.

Ермаков оторопел – чего угодно он ожидал, но не этого. Зуек потянулся к рукам Джона Паркера, чтобы развязать их.
- Погодь, остановил Степан. – Шот, задай ему такой вопрос… Раз он из Америки – стало быть союзник наш, - но какого ж он черта вместе с офицерами оборонительный рубеж строит?..
- Ото! – сказал Макуха. – Фашистам помогают.
Джон Паркер отрицательно замахал руками:
Ноу, ноу!.. Карго шип, конвой!.. Меридиан Нордкап – остров Медвежий герман сабмарин бух, бух наш карго шип!.. Я тонуть. Герман сабмарин брал на борт, делал плен!..

Нет на свете моряка или рабочего крупного порта, который бы не знал слов «карго» - груз и «шип» - судно. А «конвой» - это и без перевода понятно, и «сабмарин» - понятно. Где-то на севере, у мыса Нордкап, значит, потопила немецкая подводная лодка американский транспорт, шедший в составе конвоя. Ну, комрид, милостива к тебе судьбина: в море тонул – жив остался, на фашистской каторге пропадал – мы спасли.

- Товарищ старший сержант, да он же от природы черный, - зашептал Зуек. – Негр это, товарищ старший сержант.
- Вижу.
- Я только в кино…
- Помолчи.
Макуха и Шот-Четович тоже удивленно разглядывали необычного языка, но от высказываний воздержались. Ермаков освободил руки Джона Паркера.

- Не бойся, комрид, ты среди своих. Скажи-ка мне вот что: рубеж строят одни военнопленные?
- Ноу!.. Пленный мало, сапер много.
- Понятно. Устин и Гена, прикройте-ка нас с комридом плащ-палатками. Да смотрите, чтобы свет не пробивался; я фонарик включу. Шот, переводить не надо, сам разберусь.

Он достал карту, лег. Джон примостился рядом.

Под плащ-палатками было душно, звенели комары. Джон Паркер водил черным пальцем по карте, рассказывал, часто повторяя два слова: «бункер» и «ским».

Немецкое «бункер» развилисто – дот, дзот, блиндаж. Ермаков уточнял, что именно сооружают, чертил условные знаки. Участок рубежа, где работал Джон Паркер, прояснился до последнего пулеметного гнезда.

- Комрид, ну а дальше?.. Вот здесь, у речки, у железнодорожной станции – что здесь?
- Ским надо. Брать ским, будет о,кэй. Джон Паркер нет страх!
- Ты где русским словам обучился?
- Карго шип, Архангельск, Мурманск… От совиет матрос и офицер. Книжка еще был – «Разговорник».
- А что такое – ским?
- Ским?.. Русски тоже ским. Бункер, бункер – много бункер. Понимаешь?
-Смутно. Опорные пункты что ли?

Джон Паркер снова водил пальцем по карте, пытался объяснить. Ермаков досадливо морщился, тер зудящий от комариных укусов лоб. Выключил фонарик, сбросил плащ-палатки. «Проклятое «ским», таинственное «ским», что же ты означаешь?»

Потихоньку он спросил у Шот-Четовича, но то не знал.
- В немецком языке нет такого слова, - сказал Шот-Четович.