Шуман Унитазович рос вдоволь на свою родную деревню Газки, - и ни чем, как другие жители этого малого островка большой годины не гордился.

Срам.

В каком-то притире, когда и соловьи бессловесно баловались под занавес дня, - в тугом колчане ветвистых, выведенных на Камчатке осинах, - Шуман Унитазович районо стуканулся полосатым лбом об порожистый кремень, подвешенный дядей Тарасом у входа в хату, для фингального интереса и третичного норову.
- Вот!..
Все, кто залазил на перебухнуть и просто поболтать об тугостях народной кончины, разлитой по всей деревне Газки, - все - ляпались об энный порожистый кремень и чуманели традиционно в хлам.
У многих проходила возня в голове, и многие становились умнее на два ведра картошки в год, и массы других закруток, - что на запасах для виду тоже увеличивались почтительно на выше.

Сверкало лишь небо. И звездами, а ни чем попало. Тугие, раскосые балваны из комет, лишь махали деревне Газки.

И вот канва стрельнула, и Шуман Унитазович ровно засмеялся от трепетного удара об порожистый кремень, подвешенный дядей Тарасом у входа в хату.
Весельнуло.

Сначала в сторону пару раз, потом обратно, и когда заржалось до сопель по полный сапог, - тогда дядя Тарас смекнул и пробарабанил басом:
"Наконец-то, первый раз смеяться дурень зачал".
Шуман Унитазович до этого ни в какую ржать боялся, под царевну косил из сказок, что бабка его таращила, но тут и сбылось.
Бабка Шумана ласково пригладила внука по репе и решила повести на хоровое выступление Барбосов.
Группы Игоря Сапожникова, во главе с тенором Пюкингемом.

И когда тенор Пюкенгем, в самый пик, ворочал умами зрителей и нарывался на слезы и дражайшее осинезаторное обожание толп, - сей волчок Шуман Унитазович ржал, как кабель между суками, - за прочим и между непонятным что?

Мусорно ржал.

Родные деревенские жабы хоботами своими водили на него: тыкали, шаркали и ужасались.

А когда бабка Шумана Унитазовича заметила, как тенор этот говнистый Пюкенгем, перед тем, как что-нибудь показать дружному народу, отворачивался в сторону и дергал своё яйцо тридцать три раза, - она всё уяснила.

Бабка Шумана Унитазовича подсчитала, запомнила и...

Хором!

Запел в скором времени Шуман Унитазович.

Даже тенор Пюкенгем, бездарно поделившийся опытом с бабкой Шумана Унитазовича, и тот пригладил шоколадные усы и почтительно поцеловал в хобот Шумана, похвалив за превосходнейший тенорок.

Всё вот.