Пес аравийский Базик выл один сначала. Потом Гуслес подвыл, и когда дуэт развылся окончательно, Раиса Пантолоновна ударила в смятый бубен, окатив ужасом, и на сцену вывели под руки Дядю Юру.

Дядя Юра вытер спирт со своих накладных усов, и будто, растаптывая новые сапоги, ударился мимоходом головой об дверной косяк. Косяк рухнул, вместе со стеллажами, дверью и крепежной системой, а Дядя Юра молча осел рядом и принялся говорить в пол:

"Я вот, помнил Базара по-людски. Он мне всю семгу на день рожденья отдал. Всю".

Дядя Юра поднял тяжелый взгляд в зал, просверлил некоторых - ничего не видящим взглядом, взял за шею рядом сидящего Базика и покликал к себе Гуслеса: Тю-тю! Ко мне! Сказал!

Гуслес сорвался с насиженного половика и, потявкивая, подбежал к Дяде Юре:

- Вот? Видишь? Он понимает! А ты?..

"А ты?" предназначалось Раисе Пантолоновне. Она больше всех краснела перед тремя десятками зрителей и должным образом не находила себе места с этим смятым бубном.

- Вам всё! – Начал Дядя Юра. - Поездки, номера, водка бесплатная вдоволь, даже собак разрешают по сцене выгуливать, а что мне?.. Ы?

Дядя Юра похлопал по-дружески псов и, рыгнув в пропасть, продолжил.

- А я вот расскажу кто вы такие всем! Пусть знают!..

- Ты! - Он указал на первый ряд, туда, где сидел режиссёр данного театрального действа. Весь зал поглядел на этого режиссёра. - Ты! Смотрите! На него! Тезка он еще…

- Я ведь знаю, - Дядя Юра поковырялся в зубах, - что нужно! Но товарищи зрители, пусть тоже знают!
- Я уснул, а за ширмой! …и проснулся от странной возни, которая шла с этой же сцены. Тьпу!

Дядя Юра хлопнул ладонью по сцене. Плюнул туда же и оглядел зал.

- И вот гляжу! А там этот наш режиссёр – Юрий Александрович. Что делает?! Он значится, сходил по большому на картонку, потом, не подтираясь, улегся. На спину. Вот тут прямо, и позвал наших псов. Базика и Гуслеса. Чтобы они что? Правильно!

Чтобы они вылизывали задницу нашего режиссёра. Потом Юрий Александрович позвал Раису Пантолоновну. И заставил её долизывать. Что? Ы? И Яшку позвал, и других бездельников позвал. И все вылизывали дочиста. Пока зад у Юрия Александровича не засверкал.

Дядя Юра поднял палец вверх и сделал паузу.

- Тсс… Не засверкал! Но ладно люди, они привыкшие к этому, но причем здесь псы. Пусть!

Дядя Юра повысил голос.

- Пусть он ответит за эту гадость. Перед всеми вами. Как положено! А не этими своими «литературными бездарностями». На сцену его!!!

Зал поддержал. Послышались тугие вывихи свиста одиноких окриков и недовольства общей массы зрителей.

Юрий Александрович поднялся на сцену и, вздохнув перед всеми заплакал.

Зал начал выть, потом завыли Базик с Гуслесом, а потом всё стихло.

Дядя Юра подошел к плачущему режиссёру и погладил его по голове.

- Ну-ну. Вот оно как? Тяжело? Тебе тяжело? А как нам! Как нам тяжело знать, что наш режиссёр, придумал такую бесподобную сцену со своим участием.

Дядя Юра, как ни в чем не бывало отрезвел. И слёз, будто не было у Юрия Александровича.

И они поклонились, и зал немного не догоняющий взорвался аплодисментами позже намного, чем ожидалось, и несколько человек выскочили и начали подбрасывать Юрия Александровича и кричать "браво-браво".

И только, старая бабушка с базара, которая сидела на заднем ряду, закрыла глаза руками и подумала:

"Ну, если я нормальная, то все остальные полные идиоты… А что если наоборот?! Может, я чего-то не понимаю".

Занавес облегченно съязвил, и ночь в цвете немых прожекторов приобрела незабываемые фантазии люрекса.