-- Т...ты?!
Надя шарахнулась в сторону, словно током ударило, но быстро взяла себя в руки.
-- Зачем ты здесь?
На пороге стояла женщина в облезлом полушубке, побитом молью. Пуховый старушечий платок съехал на затылок. Сбитые и стоптанные ботинки в грязи. В глазах женщины, некогда ярко-голубых, плыла тоска бездомной собаки.
-- Пустишь в дом-то?..
Женщина переминалась с ноги на ногу, пытаясь согреть дыханием озябшие ладони. В подъезде было люто, казалось, даже холоднее, чем на улице. Или так пробирало до костей от Надиного взгляда.
-- Входи, но учти – денег нет. Отец в больнице; в среду операция. Хотя, какое тебе дело...
Незванная гостья аккуратно стянула обувь и поставила прямо у входной двери, на коврике. Надя хмыкнула про себя, отстранилась и впустила женщину.
Последняя памятная встреча Нади с мамой убила напрочь остатки дочерней любви. Мать сидела возле церковных ворот на перевернутом пластиковом ведре с картонкой в руках: «помогите на хлеб».
Мама...
Надя кинула в пустую коробку какую-то мелочь и поспешила прочь. Женщина очнулась, оторвала бессмысленный взгляд от асфальта, но дочка уже смешалась с толпой. Так они и не обмолвились ни словом.
Надя не шла, она бежала со всех ног! Скорее, скорее отсюда! Позорище какое! Щёки пылали так, будто кто отхлестал; стыд и горечь обжигали горло. Это не она, не она! Не Надина мама!
Едва девушка вбежала в подъезд своего дома, как у неё хлынула носом кровь.
Такое бывало и раньше, всегда невовремя и не к месту. Надя с силой вдавила кнопку дверного звонка. Отец тогда перепугался чуть не насмерть. Потом был долгий, абсолютно бесполезный разговор. Отец хмурился, чесал в затылке и всё оправдывал маму:
-- Надюша… так нельзя говорить, она ведь твоя мама... Пойми, она больной человек... Женский алкоголизм...
-- ... не лечится, ты уже говорил об этом миллион раз. Хватит, папа!
Почему, почему отец такой мягкотелый? Почему всегда старается всё и всех оправдать? Будь он хоть сколь-нибудь решительней, у неё, у Нади, да и у них была бы нормальная семья! Нормальная! И не случилось бы всего. Этого.

***
Наде шесть лет. Она похожа на маленькую, юркую ящерку. Импульсивную и пугливую. Две золотистые змейки-косички, внимательные серо-зеленые глаза, «как у папы». И вообще, Надя вся - в отца.
Как случилось так, что однажды папа ушел и не вернулся, маленькой Наде уразуметь не получилось. Папа исчез внезапно, как и все его вещи. Фотографии мама раскроила по своему усмотрению, старательно вырезая папино изображение со всех совместных снимков.
Надя плакала, хныкала, капризничала и спрашивала. В ответ не получала ничего вразумительного. Обычно череда расспросов обрывалась маминым: «иди погуляй!» или «марш в постель!»
Дядя Толя появился так же неожиданно, как исчез папа. Без предупреждений. В их однокомнатной хрущевке возник «усатый-пузатый» дядя, от которого пахло не как от папы – «дикалоном», а чем-то кислым, и еще рыбой.
Наде захотелось пописать посреди ночи. Она выбралась из кровати и сонно пошаркала в туалет. Мамы нигде не было, а в кухне горел тусклый свет. Ни о чём не подозревая, Надя ткнулась в закрытую кухонную дверь и... моментально очнулась от дремы.
-- Мама, почему ты голая?!
-- А ну, марш в постель! – мама спешно накинула на себя халат, а голому пузатому дяде кинула плед, вовремя оказавшийся под рукой. Надя же получила по заднице кухонным полотенцем и с рёвом была уложена спать.

Наде семь лет. Первое сентября. Она нарядная и с бантами идет в школу. В самый первый раз! Она уже большая!
Отец тоже пришёл. Поджидает в сторонке с букетом белых хризантем. Надя рванулась к отцу, но мама её резко одернула:
-- Ты как себя ведешь! Стой смирно, кому сказала!
Наде хотелось укусить дядю Толю за руку, когда тот схватил её своей клешней.
-- Но там же папа-а! – Надя изо всех сил пыталась вырваться из железобетонной хватки дяди Толи, но мужчина только крепче сжал её ручонку. Так, что стало больно. Надя ойкнула, присмирела, но украдкой поглядывала на отца вдалеке.
-- Подождет, ничего с ним не сделается. И после школы – домой, ты меня поняла?! – мамины слова больно щипались, как муравьи, если их зажать в ладошке.
Отец так и не подошёл, всё стоял, смотрел, и Наде было невдомёк, почему.

Наде исполнилось девять, и папа отвел её в кафе – отметить.
-- Понемножку ешь, а то горло заболит. Мама тогда нам устроит!
Отец улыбается, а мороженое такое вкусное! С шоколадным сиропом!
Наде спокойно и хорошо. И домой совсем расхотелось идти.
-- Пап, а можно я с тобой буду жить?
Отец помрачнел, но от ответа не ушел:
-- А как же мама, Надюша? Она будет плакать без тебя и скучать. Так ведь?
Надя вытерла подбородок рукавом школьного платья и насупилась:
-- Не будет. У неё дядя Толя есть.

Надя в третьем классе. Учёба на стабильные четверки. Математика даётся плохо, но всё же без двоек. А тут – ба-бах, и - «пара» в дневнике. Мама с дядей Толей дневник ежевечерне проверяли.
Что делать? Как исправить? Стереть? Нет, увидят – хуже будет. Мама прикладывалась ремнем редко, а вот дядя Толя... И подзатыльник даст – полдня в голове звенит, и искры сыплются из глаз фейерверком.
В тот вечер мама задержалась на работе. Дядя Толя, крепко подшофе, подозвал Надю и востребовал дневник.
-- Угу... ага... двойку, значит, принесла. Неси ремешок, туебень!
Надя завыла в голос, но ремень принесла. Дядя Толя, озверело зыркнув, с чувством толкнул девчонку на пол и зажал худющие бока ногами – чтоб не вырвалась. Лупил так сильно, как мог. Куда попало. Надя только голову руками закрывала и старалась не визжать, потому что дядя Толя от этого свирепел.
-- Заткнись, сказал! Заткнись, сучка, и не ори!
Когда, наконец, пришла мама, экзекуция почти подошла к концу.
-- Толя! Та шош ты!.. Ребенка мне зашибешь!
Мама выхватила у дяди Толи воспитательный инструмент и бросилась к Наде.
-- Иди, иди отсюдова. Спать ложись... да помалкивай обо всем, слышала? Я сама с ним разберусь.

Мама с дядей Толей основательно пить стали зимой, когда Наде пошел двенадцатый год. Девочка стала дерганой и предпочитала допоздна отсиживаться у соседки, тети Вали с паралитиком-сыном, чем под одной крышей с родственниками. Впрочем, родственница только одна. Дядю Толю Надя так ни разу и не назвала «папой», как мама ни настаивала. И чем дальше, тем более ненавистно становилась его красное одутловатое лицо, похожее на мясистый помидор.

***
Наде двенадцать. Подросток. Уже наметилась грудь, и начались месячные.
Надя сидит часами в библиотеке и читает, читает, читает. О любви. О том, чего ей самой не хватает, а отец, возникающий время от времени, не может заполнить эту брешь.
Весной маму валит с ног гепатит. Её на скорой забирают в инфекционную больницу. Дядя Толя пьет бесконтрольно, и в доме часто появляются его дружки.
Надя сидит до последнего в соседней квартире и молится лишь о том, чтобы Толик уже спал, когда она вернется. Она осторожно проворачивает ключ в замке, но дверь не заперта. На кухне грязно и вонь, но, слава Богу, никого нет. Надя заходит в комнату и включает свет.
-- Сука, блядь! Выключи свет!
Электричество моментально погасло, Надя прыснула вон из комнаты и закрылась в ванной. Всё, что успело выхватить зрение, это то, что Толик голый лежит на диване и тискает свой писюн, толстый и мерзкий, как дождевой червь.
Мама вторую неделю в больнице. Толик - в запое. Из дома пропадают вещи.
Толик как-то странно смотрит на Надю. То невзначай погладит её по попе, когда она моет посуду, то вдруг возьмет и ущипнет за бок. Наде не по себе. Страшно даже. О том, что она видела маме – ни полслова. Такое никому не расскажешь. Стыдно и страшно.

***
Из больницы мама вернулась тенью. Резко постаревшая и костлявая. Всё бы ничего, но Надя чувствовала, как мама изменилась не столько внешне, сколько внутренне. Тугая, натянутая веревка теперь между ними. Надя по эту сторону, мама – по ту. Злые слова срывались, словно выстрелы, всякий раз точно попадая в мишень. Мишенью была не кто-нибудь, а дочь!
-- Мама, я же твоя дочь! Что ты говоришь?!
-- Думаешь, я слепая? Думаешь, я не вижу, как ты жопой перед Анатолием виляешь?! Юбку бы хоть подлиннее одела, проститутка малолетняя! Убирайся с глаз моих! Знать тебя не хочу!
В Надю полетели вещи вместе с чемоданом. И хорошо! И слава Богу! Наконец все это кончится! Она уйдет к отцу и никогда, никогда сюда не вернется!

***
Наде шестнадцать лет. Паспорт. Событие.
Она с подругами идет по улице. На душе радостно, в голове светло.

Отец получил двухкомнатную квартиру от предприятия и теперь у Нади своя комната. Маму она видела только один раз за четыре минувших года, и то из окна автобуса. Да, временами она скучала, и даже пару раз приходила постоять под окнами в надежде, что мама мелькнет в окне, заметит, позовет. Напрасно. А потом как-то закостенело и умерло. Казалось, что умерло...

-- Зачем ты пришла?
Голос не подвел, и в ногах никакой слабости. Отчего тогда так ноет внутри, на дне желудка? Будто камень проглотила.
-- Надюша...

Надя зашлась поддельным кашлем и громко плюхнула чайник на плиту.
-- Как Анатолий поживает? Ничо? Ещё квартиру не пропили?
-- Умер Толя... царствие ему небесное... Два года тому уж...
Надя чуть было не ляпнула: «туда ему и дорога!», но, взглянув на мать, пощадила и смолчала.
-- А квартиру мне пришлось продать. Теперь вот в коммуналке, в комнате ючусь.
Пронзительно засвистел вскипевший чайник, и женщина вздрогнула.
-- Надя... дочка...
Девушка отвернулась к окну, чтобы мать не увидела испуга на её лице. Странно. Чего она боится? Ясно чего: пожалеть, впустить эту женщину в свою жизнь.

-- Надюша, я вот в церковь хожу… батюшка говорит: прощать надо... Ты прости меня, дочка...
Вот сейчас что-то возьмет и лопнет. С треском провалится пол, или рухнет устойчивый Надин мир. Или терпение. Или гнойный пузырь обиды и злости на мать. Господи, как же хочется кричать, орать во всё горло до хрипоты и бессилия! Простить?
Надя налила дрожащей рукой заварки в чашку и разбавила кипятком.
-- Бог простит... мама. Тебе одну ложку сахара или две?..