«Щенки мы, подумал он. В Институте надо специально ввести курс
                                                  феодальной интриги». А. и Б. Стругацкие, «Трудно быть богом»

Жил-был Интриган. Именно так – с большой буквы.
Между прочим, из той незначительной части народонаселения, которая неравнодушна к искусству интриги, большинство полагает, будто это искусство достигло вершин в давно ушедшие времена, причем в средиземноморских странах. Борджиа там, Медичи, Макиавелли, герцоги Гизы, Шодерло де Лакло…
Большинство, как почти всегда, заблуждается: подлинным своим расцветом искусство интриги, как и многие другие искусства, обязано советской власти.
Оно и понятно: ведь питательная среда интриги и, одновременно, ее движущая сила – это цинизм. Провернуть что-нибудь изощрённое без цинизма – все равно, что пожарить кусок мяса, не вынимая его из холодильника.
А цинизма при советской власти, особенно во вторую половину ее существования, имелось в таком избытке, в каком не имелось никогда и нигде.
При этом премьер-лига концентрировалась на средних начальственных этажах. В высших эшелонах – Политбюро и около него – интриговали, вероятно, несколько чугунно. А внизу – ну, что это за интриги? Спровоцировать непосредственного начальника на пьянку с аморалкой или на политически невыдержанные разговоры – и потом заложить начальнику вышестоящему… Примитив…
Вот средний уровень – другое дело. И стремиться есть куда, и возможности имеются. Дело за мастерством.

Наш Интриган – звали его Игорем Александровичем, а если скороговоркой, то Игсанычем, – слыл гением по этой части (и циником, естественно, выдающимся) и обретался как раз на средних этажах. Зам Главного конструктора – номенклатура ЦК, что ни говори. Но с другой стороны – все-таки еще не Главный.
Надо сказать, что профан не в состоянии оценить интригу высокого класса. В этом отличие искусства интриги от искусства, например, ваяния. Вот кому важно, как именно Роден высекал своего «Мыслителя»? Важен не процесс, важен результат. Как бы ни высекал – а вот он, мыслитель, сидит, пригорюнился, уткнулся могучим кулаком в могучий лоб.
В интриганстве не так – результат-то сам по себе всегда тривиален: Средний Начальник стал Большим Начальником. Ничего специфически интересного в этом нет. Интересно, КАК это получилось – но оценить может только профи равного или хотя бы близкого уровня.
Поэтому всей изощренности интриг Игсаныча почти никто не понимал. Да ему такого понимания и не требовалось, потому что плел он свои кружева отнюдь не ради процесса…
Многим, многим и многим Игсаныч запомнился бы, как человек дьявольского ума, невероятной работоспособности, широчайшей эрудиции, абсолютной безжалостности и всепожирающего цинизма, если бы не его подвиг. Однако прежде – о трех катастрофах, трёх обломах, которые ему довелось пережить.

Облом первый.
Игсаныч работал на средней, еще не номенклатурной должности на предприятии, которое возглавлял не кто-нибудь, а А.С.Яковлев, любимец вождя всех народов. Шла война в Корее. Наши корейцы окружили кучу ненаших корейцев, а в основном американцев. Ожидался дальневосточный Сталинград. Однако коварный враг, использовав вертолеты Сикорского, за пару ночей эвакуировал чуть ли не всю окруженную группировку.
Товарищ Сталин сильно расстроился, созвал Главных конструкторов и приказал им за десять месяцев создать такой же вертолет. Самые мощные из Главных, супертяжеловесы, каким-то образом от задания открестились, а Яковлев и Миль взялись за дело. И Яковлев поставил на эту тему нашего героя.
Миль справился раньше (так родился Ми-4), однако и работа фирмы Яковлева не пропала втуне. Машину (Як-24), прозванную летающим вагоном, построили небольшой серией, Игсаныч стал номенклатурой, а товарищ Сталин умер, так что никого не расстреляли.
Затем Игсаныч отличился, организовав работу летающих вагонов на реставрации Екатерининского дворца, равно как и широкое освещение этой эпопеи. После чего возглавил ленинградский филиал фирмы. И немедленно повел дело к отделению филиала. Ведь быть Главным – это совсем другое дело.
Однако силу и влиятельность своего патрона он недооценил. Считал-то, что, раз Хозяина нет, то Яковлев заметно сдал, а обстановка благоприятная, ленинградское руководство благоволит, ну и т.д. Ан нет – Яковлев, конечно, сдал, но, как оказалось, уж не настолько. Выпускать филиал не хотелось – он вообще не принадлежал к числу тех, кто что-либо выпускает из рук, – титан напрягся и вышиб Интригана из своей конторы. Совсем.
То, что не кому-нибудь, а самому Яковлеву, напрячься пришлось нешуточно, говорит, кстати, о высоком мастерстве его противника. Вот только результата не получилось.

Облом второй.
Года через три Игсаныч приземлился на фирме Камова, в качестве зама Главного. И вскоре приступил к операции выпихивания своего начальника из кресла.
Действовал он исподволь. Работал как вол, действительно вытащил на себе несколько крупных заданий, попутно восстанавливал важнейшие связи на самых верхах и ковал свою команду. Он истово воспитывал своих так называемых «мальчиков». Спрашивал их, например: «Какая у нас главная задача, кто скажет?»
«Машину поднять!» – браво отвечал кто-нибудь.
«Нет! – учил Игсаныч. – Главное – обложить ее документами, да так, чтобы никто не подкопался!»
Целая плеяда на этом выросла…
И, казалось, пробил час. К 50-летию Октябрьской революции Игсаныч получил в полное ответственное распоряжение взлелеянный им проект – довольно сомнительный с инженерной точки зрения, но ведь не в этом же дело. Дело-то в том, что – минуя Главного, и в качестве альтернативы к проекту, который до тех пор считался на фирме основным. Чья бы взяла, за тем бы и осталось вожделенное кресло…
На фирме наступило двоевластие. Разрабатывались два конкурирующих проекта, фирма, тихо шизея, повседневно занималась и одним, и другим, штабы враждовали почти насмерть, Интриган не пренебрегал никакими средствами. Некоторым из шизевших он предлагал, например, улучшение жилищных условий за работу в пользу его проекта и в ущерб проекту соперника…
Всё шло к победе, тем более, что Камов многим на самом Верху поднадоел. Однако и тут произошел облом. Поднадоел-то поднадоел, да только оставались связи, и немаленькие; говорили даже (почему-то шепотом) о родстве жены Главного с женой товарища Леонида Ильича. В общем, Камов поднатужился, нажал на какую-то заветную свою пружину – и Игсаныч вылетел с фирмы.
В который уже раз сработало простое правило: от незамысловатого удара топором в лоб никакая изощренность не спасает.
Вместе с Интриганом вылетел в никуда и альтернативный проект. А то, основой чему послужил проект камовского штаба, до сих пор бороздит воздушные просторы Родины, да и не только ее. Называется Ка-27.

Облом третий.
Справедливости ради: Камов умел не только топором махать. Тоже тонкостями мастерства владел, что и пригодилось сразу же после избавления от соперника. Потому что Наверху все-таки продолжали придерживаться мнения, что пора бы Главному на покой. В то время как покоя он вовсе не искал. Но спорить не полагалось.
«Надо, уважаемый, – сказали ему, – преемника готовить. Молодым у нас, понимаете ли, дорога».
Преемника Камов выбрал из выучеников Игсаныча, из его штаба, из его, можно сказать, гнезда. Ибо своих – тоже побаивался, не сместили бы…
Как полагается, представил преемника кому следует. Готовить его вроде бы начал. А через некоторое время отправился Наверх и сокрушенно сообщил: «Не соответствует. Моя ошибка…»
«Тогда другого давайте, – сухо приказали наверху. – И без фокусов!»
Другого так другого – тем же манером, из того же гнезда, с той же задумкой.
И помер. Добился своего. Не в том смысле, что помер, а в том, что – на посту…
Второго из представленных преемников назначили Главным, хотя без некоторой борьбы в сферах не обошлось. Новый Главный почти сразу вернул учителя на фирму. В прежнем официальном ранге – зама Главного конструктора. А вот фактическое его положение сильно повысилось – Игсаныч стал своего рода духовным лидером. Вроде патриарха или, скажем, имама.
Пожалуй, теперь его устроило бы и это – время для взлета в Главные уже миновало. Игсаныч трудился не покладая рук, реально возглавил государственные испытания того самого Ка-27, против которого он когда-то выставлял собственный проект. Кстати, за эту машину, за 27-ю, несколько человек, включая Игсаныча, получили Ленинскую премию.
Одновременно патриарх изо всех сил держал руку на пульсе – и своего номинального начальника, и других бывших «мальчиков», сделавшихся тоже замами Главного.
Так продолжалось несколько лет, а потом «мальчикам» надоела опека – и старевшего учителя отодвинули в сторону. Нет, его не выперли с фирмы, но – перевели на разные второстепенные дела… Возглавлять, например, издание научного бюллетеня КБ… И он возглавлял, и работал с авторами, и сам статьи писал – в одной, помнится, ключевая формула змеилась страниц на тридцать, – но не то это было, совсем не то…
И скучал у себя в кабинете… Бывало, звонил кому-нибудь из сотрудников, просил зайти, поболтать… И болтали – о литературе, о политике, черт знает о чем… О жизни вообще… Игсаныч утверждал, что научно вывел ожидаемую продолжительность своей жизни – девяносто пять лет…

Подвиг.
А потом настало 26 апреля 1986 года. В этот день, если кто не помнит, произошла Чернобыльская авария, о которой советскому народу сначала ничего не сказали. Да и вообще долго никому ничего не говорили. Только пожарные тушили горевший четвертый блок – кто из них выжил? Да солдаты срочной службы, ничего толком не понимавшие, с шутками и прибаутками сметали шлак с плоской крыши этого блока.
Потом военными вертолетами принялись засыпать здание. Валили туда все, что подворачивалось – песок, свинец, гранитную крошку.
И пробил – теперь действительно пробил - час Игсаныча. Потому что стало ясно – без капитального саркофага не обойтись, а для его возведения необходимы измерения уровня радиации, а сделать эти измерения можно только с камовского вертолета. Постановлением правительства фирме поручили эту работу, а возглавлять ее поставили нашего героя. Было ему тогда шестьдесят четыре.
Он с нечеловеческой энергией организовал всё в какие-то нереально короткие сроки, и вот уже вертолет висит над четвертым блоком, держит двухсотметровый трос с датчиками, информация по кабелю идет на борт, записывается, вертолет перемещается на пару метров, новый сеанс записи…
Облучались страшно. При норме – для сотрудников АЭС! – пять рентген в год получали, на той самой высоте в двести метров, полтора – но в минуту. И, в отличие от солдат срочной службы, Игсаныч всё понимал. Уж кто-кто, а он…
Рядом висели вертолеты сопровождения – на всякий случай, если спасать придется. И не было ни одного полета, в котором бы руководитель работ не присутствовал на борту. «Не имею права оставаться в блиндаже, посылая людей под огонь», – говорил он.
Апофеозом стали измерения в вентиляционной трубе четвертого блока. В трубу, по чертежам – гладкую изнутри, следовало опустить гирлянду датчиков. Опускают – не идет, что-то мешает. Не нашли другого выхода, кроме как посмотреть в эту трубу снизу. Значит, надо идти в блок. Пошла группа человек в десять – и Игсаныч во главе. Хотя мог бы не идти. Еще как мог бы.
Темно, с потолка, со стен вода сочится, пол усеян обломками. Игсаныч, с его сильно подсаженным зрением, почти ничего не видит, персональный водитель – тоже, кстати, имел право не ходить – придерживает шефа за локоть. Идут… Защита почти нулевая…
Дошли, поглядели – стержни арматуры внутри трубы торчат. Эскиз набросали – как торчат и, соответственно, куда в точности нужно датчики опускать. Вышли, полетели, опустили, померили благополучно…

Через два года Игорь Александрович Эрлих умер. Вроде бы от инфаркта. До девяноста пяти – сильно не дожил.

Хочется закончить чем-нибудь морализаторским. Но еще больше хочется воздержаться от этого.