(первая публикация)

         Привет, друзья мои, всем привет!
         Привет Моро! Абри! Василиса! Зиндан! ФС!.. Градуссанцы и градуссанки, привет вам от проживающего лета свои втуне Захарова. Благодарю, что помните меня; примите и вы от сердца моего соразмерно.
         Ума не приложу, куда вы там задвинули брата моего Чукчу, но сейчас речь не о нём. Я ведь не рассказал вам свою Крещенскую историю, жизненную, как сама жизнь. Эка, упущение!
         Итак, дело было в ночь перед Крещением, которая… и так далее. Дорогу перешёл лось. Ясно, что за просто так никто ноги ломать и резать их в кровь о покрытый ледяной коркой снежный наст не станет. Стало быть, его вынудили уйти из заказника в близлежащую гриву. Но, в общем, ничего нет экстраординарного в перемещениях животных в зимнее время года. Беда только в том, что они оставляют после себя легко различимые следы. И есть на свете люди, умеющие читать эту древнюю книгу природы. (зиндану пора бы об этом помнить, когда он ходит до магазина и обратно)
         К слову, живёт в наших краях мужик Саня, по прозвищу Мичурин, известный всей округе браконьер. Собрался он рано на утре пойти прогуляться по свежему воздуху. Идёт себе и идёт преспокойно, лыжинами поскрипывает, всякие виды созерцает. Тут глядь, следы свежие. „Наверное, вчера москвичи на снегоходах в заказнике лосей закружили, а этот убежал”, - резонно рассудил мужик и решил посмотреть. Проследовал до гривы, по краю натопано, а выхода из неё нет… о чём это говорит? О том, что снял Саня ружьишко отцовское с плеча, а патрон пулевой ещё дома вставлен. А кроме пулевых патронов, Саня и не снаряжает никаких. Стал подходить. Тут глаз нужен, Василиса, важно издали увидеть сохатого и идти не прямо на него, но как бы так мимо. Ведь бедное животное тоже надеется на лучшее, думает – если стоять тихонько и прикрыть ресницами бельма, то его не заметят, и обойдётся. Зимой так. Хотя и среди лосей встречаются невростеники. Летом, конечно, важнее слух. Саня глух на одно ухо, контузию получил на охоте, а зрение имеет хорошее, поэтому ему зимою сподручнее, чем летом.
         Трудно объяснить тебе, Василиса, состояние охотника, который подходит к зверю. Разве что, это можно сравнить с тем, как если бы русский поэт был положен ночевать на надувном матраце возле раскладушки одичавшей за месяц француженки, заточённой в православном лагере монастыря Оптина пустынь. И вот лежат они, яко два полена в костерке, рядышком и можно руку протянуть. Но. Раскладушки такие скрипучие, а вокруг в помещении ещё сотня одичавших француженок и недремлющая переводчица поэтова тут, и гэбэшники тут, и монахи, попы, послушники… и Бог, Василиса. Понимаешь, всегда между охотником и зверем расположено пространство воли Божьей. Саня про это знал, вот только из-за частого употребления алкоголя запутался в числах. И не до того ему, что не велит Вседержитель убивать кого бы то ни было на Крещение.
         Среди местных мужиков, Мичурин не считается за снайпера, но мясо ест круглый год и жирное, и нежирное, всякое. Умеет. Подошёл он к лосю на выстрел, да завалил его одною пулей под лопатку. В сердце попал. Успел бедолага лишь скакнуть вперёд и рухнул в сугроб, ногами сучит. Ничего не поделаешь – вот жизнь, вот смерть. Повесил Саня ружьишко на ветку. Тупым своим ножичком жилку сонную на шее сохатого перерезал, чтоб кровь сошла. Стал по телефону звонить: „Слав! Алё, Слав!.. Да, я… Приходи в гриву за Вахониным, тут лежит… Большое. Понял?.. Лёшку с собою возьми… Идите к печинам, я выйду… Жду, давай”. Сел он на поваленное дерево, закурил сигаретку. Закашлялся.
         В это время ехал из города на ”буханке” охотовед Петрович. Видит, лось дорогу перешёл, прирулил к обочине. Дай – думает – взгляну, что за дела такие у них. Ба! Да тут на следе бисеринка крови алеет. Взъярился Петрович (чо-то он недолюбливал браконьеров), примчался к нашему егерю Потапу. „ЁТМ!” – орёт. Мол, – „Какого у тебя на участке делается?” Потапу трудно ответить на этот вопрос, потому что вчера он сделал левачка москвичам. В обход охотоведа. Положили двух лосей со снегоходов. До утра гужевали. Только прилёг, а тут он сам персонально со своим нелепым вопросом. Однако когда упорядочил процесс мышления, холодок пробежался по спине. А то – испугался! „Что ты стоишь, пугало?” – не унимается охотовед, – „Давай, заводи свой драндулет!” Совсем поплохело Потапу. Однако, начальству возражать, дело последнее. И, покуда Петрович попивал чаёк с пышнотелой потаповской жёнушкой Дульсинеей, собрался в дорогу. Заодно и кровь со снегохода пообтёр.
         Ну, сели, покатили к лосиному переходу.
         - Вот, с кровью ушёл, – перстом указало начальство. – Набедокурили у тебя в заказнике. Надо ехать в обрат, смотреть.
         - Ули, это кровь, Петрович?
         - А ули ты мне „ули”?
         - Да об лёд он ноги поранил, видишь, по краю следа только.
         - Ты мне мозги не биби! Ули же он на махах идёт?
         - Да и уй бы с ним, - Потап с трудом вспоминал нужные слова. – Поехали, Петрович, чайку попьём с водочкой. Там жена уже приготовила, небось, на закусь.
Петрович любил попить чего-нибудь с дульсинеями, но репутация важнее. Всё же заметно, что подобрел.
         - Ладно, - говорит, - водочка подождёт. Давай хотя бы до гривы проедемся – что там.
         До гривы, это не в заказник. Чуток отлегло от Потаповского сердца гнетущее чувство. Отъехали всего-то на пятьсот метров – опаньки – лыжня по-над следами потянулась. Сегодняшняя. Это уже интересно!
         Покуда у них тут суд да дело, ребята в гриве Саниного лося прибрали. В обычном лосе (Абри, запиши для пиесы) примерно двести килограмм мяса. То есть, троим современным мужикам за раз никак всего не унести. При этом – ноги отрубаются, голова отрубается (редко, кто берёт язык), оставляют на месте шкуру, требуху, причиндалы, шеину берут лишь дураки. Из ливера берут печёнку и сердце. В данном случае, срезали мякоть с костей, для облегчения веса. Отходы прикрыли шкурой, лапником, забросали снегом; нагрузились, понесли. Идут дуг за дружкой, лыжинами поскрипывают. Мякоть хорошо к спине прилегает, но тяжела ноша. Очень трудная работа, Абри – лосей из леса выносить. А как вышли на поле, вон уже и деревня виднеется! Дотерпят.
         Вот охотнички уже задами к Саниной усадьбе подтягиваются, сейчас будут мясо делить. А егерь с охотоведом в аккурат к месту преступного деяния подтянулись на драндулете. Беда, дело пахнет керосином! Осознал Петрович весь ужас случившегося, посмотрел с укоризной Потапу прямо в бегающие его глаза.
         - Всё, попал ты мужик. Шкуру на тебя повесят.
         - С какого, Петрович?
         - С того самого!
         - А не мой участок! Вон, по ручей – мой, а здесь уже – не мой. Петрович, это даже район не наш. Пусть мышкари разбираются.
         - Да? Ну да. Да? Звони Матюсу, не уй ему на печи лежать!
         Великое благо для русского человека сделали – мобильную связь. Быть может более важное, чем отмена крепостного права. Жизнь в умирающей деревне наполнилась каким-то доселе неведомым смыслом и неопределённой надеждой на что-то иное. Ей Богу, любая старуха в заваливающейся избушке разбирается в сотовом телефоне лучше, чем я, например. Разумеется, на деревне стали меньше ходить, меньше орать, и ещё – большая экономия бензина. Набрал Потап нужный номер.
Матюс егерь матёрый. Ему на печи лежать лучше, чем гоняться по лесу на морозе. Однако разрешение пограничного конфликта всегда требует срочных мер. Оседлал он свой старенький „Буран”, притарахтел к коллегам из сопредельного района. Намётанным глазом окинул пространство вокруг.
         - Ваш лось.
         - Твоя шкура, – парировал Потап.
         - Трое были. Ваши.
         - Ули наши? До дороги донесли, небось, и поминай как звали! Городские.
         - А ули ты мне „ули”? Давай смотреть!
         Ясно, изначально намекал Матюс на компромиссное решение возникшего недоразумения, но наглое поведения соседей задело его ретивое. С этого момента конфликт вошёл в фазу открытого противостояние двух систем районного уровня. Поехали по лыжным следам. Едут и едут, моторы ревут, так и приехали к задам Саниной усадьбы. Выследили Саню. Что, надо теперь Косяка искать, участкового.
Нашли кое-как этого Косяка. Он у Фофана в дому в „дурака” резался. Довели до его сведения суть дела.
         - Шкура где лежит? – поинтересовался служивый.
         - Шкура у них, - намекнул Потап.
         - Обыск надо учинять. С поличным брать, - не поддался на провокацию Матюс.
         Почесал репу Косяк. Хоть карта у него сегодня и не шла, а всё-таки имел надежду отыграться.
         - Ну, раз убили на вашей территории, так пусть ваши и занимаются. Я-то тут при чём?
         Это он правильно сказал – майор, понимает. Но Матюс готов и к такому повороту. Позвонил своим ментам. А тем скучно живётся, район у них тихий, мигом прибыли на сигнал. Косяку уже деваться некуда, и Потапу с Петровичем некуда. Направились всем скопом Саню с поличным брать. Фофана понятым мобилизовали. На дворе ночь наступила, снежок с неба сыпется, следы заметает, хорошо!
         У Сани тоже пока хорошо. Печёнку жарили, водочку пили, Славка с Лёшкой по домам разошлись, Женя голубкой порхает вокруг добытчика, мужика. Ведь Саня наконец-то женился! Хватит ему бобылём-то. Из Алтынова взял, уж год тому. С характером женщина, бойкая, повидала всякие виды. Как в дверь затарабанили, она на пороге встречает делегацию, руки в боки, пока Саня там в дому прибирается. Право слово, Марфа-посадница в натуре.
         - Чего надо?
         - А надо нам, хозяйка, мужика твоего спросить, зачем он лося вахонинского обидел, жизни лишил.
         Это так неудачно пошутил главный мышкарский мент. Пошутил и по ступенькам на крыльцо поднимается, кокардой золочёной отсвечивает. Не знал он, что Женя в курсе ихних хитростей ментовских. Настрадалась, пообтёрлась в местах не столь отдалённых. Лишь незадолго до свадьбы откинулась условно-досрочно.
         - Куда! А ордер у тебя есть?
         И шагнула вперёд. И с верхнего приступка главному прямо в лицо грудями четвёртого размера. Это она для того так сделала, чтобы потом ей не пришили, будто бы она руки распускала с органами правопорядка. Умница баба, сами видите. Отпрянул главный от крыльца, с пристрастием осмотрел Женю снизу вверх. Вот же незадача, уму непостижимо! – из отворенной двери сладко пахнет жаренным диким мясом, а ордера на обыск у них и нет. А к районному прокурору за ордером среди ночи ходить не принято, между прочим. Значит, с обыском до утра годить придётся. Дурацкие теперь законы. Да… Ладно, не удалось взять с наскока, возьмут правильной осадой. Супротив русского государства ещё никто не устоял.
         - Стало быть, ордер хочешь? – придя в себя, молвил главный мент.
         - А есть?
         - Для тебя достану хоть луну с неба. Персонально.
         - Да ну! Дотянешься?
         - Товарищ майор, - по форме обратился он к Косяку, - у нас есть сведения, что в этом доме скрывается опасный преступник!
         - Террорист? – съязвил Косяк.
         - Не могу знать, надо проверить.
         Поняла намёк баба; сообразила, что пришла пора сдавать позиции. Чуток освободила проход.
         - Одного пущу, натопчете мне тут. Не того ищете, спал он.
         - Ну так-то лучше, - ухмыльнулся главный.
         - Саша! – в голос закричала мужу жена, - к тебе гости. Принимай!
         С Женей в дом вошли двое, главный мышкарский и Косяк, как местный участковый оперуполномоченный. Вошли, и сразу бегом к сейфу с оружием: „Открывай!” У Сани всё чин чинарём – грубо сработанный ящик из толстого железа, запертый на амбарный замок. Вот только ключ где-то затерялся… где же? Слава Богу, нашёлся ключ, отпёр Саня сейф. Менты и давай стволы вынюхивать.
         - Что вы нюхаете, там уж заржавело. Оно с осени не стреляно, - честно, как на духу, признался Саня.
         - Собаки, вот и нюхают, - пояснила мужу Женя.
Озлились менты. Конечно, кому приятно, когда тебя собакой обзывают – а ты человек.
         - Собирай, хозяйка, мужика. С нами прокатится.
         - Чего-о-о?! – взревела верная жена. – Это по кой уй он с вами кататься должен?! Это с какого уя он за чужой косяк чалиться должен?!
         - Не кипятись, хозяйка. На три часа всего забираем, всё по закону. Не успеешь соскучиться.
         - Засунь себе свой закон в зад и кукарекай!
         - Я ведь сержанта кликну, - урезонил главный мент раздухарившуюся бабу.          – Тоже хочешь с нами прокатиться? Легко!
         - За что?
         - За препятствование проведению следственных мероприятий – раз. За оскорбление представителей власти при исполнении служебных обязанностей – два…
         Вызубрил ментяра все слова и считать научился на пальцах! Разбирается! Ничего, скоро их переименуют в полицию, и будут они уже не ментярами, а понтярами, или полпотами. Нет, пусть они лучше будут пендярами. В общем – козлы, не любят у нас ментов. И Женя не хуже его знает, что с условно-досрочного загреметь опять на нары – легче лёгкого. Забрали Саню.
         Долго стояла Женя на улице, смотрела на дорогу, в пустую даль ночи, кусала губы от бессилия. Тихо вокруг, хорошо. А над её головою, среди беременных, тяжёлых облаков, витала сейчас душа убиенного лося. Она смотрела на всё происходящее внизу и с высоты своей не могла понять этой наивной людской суетливости. Чего им надо? Видно, нет правды на их земле. Что ж…
         Постояла ещё Женя на морозе, утёрла навернувшиеся слёзы. А и чего стоять-то? Надо скорей концы прятать. Звонит она Славке.
         - Слышь, ты, - говорит в телефон, - блядь, лети сюда пулей!
         - Что случилось-то? Я сплю уже…
         - Я, блядь, сказала – пулей! Саню взяли.
         - Понял.
         Прилетел. Унесли они Санино ружишко отцовское, которое уж точно сгоревшим порохом насквозь пропахло. Унесли мясо. Прибрались. И невдомёк им, что Саней в сеннике за стрехой кавалерийский карабин припрятан. Раритет! Под утро разошлись.
         Только что успела жена Женя один сон просмотреть про женское счастье, вот они – явились с ордером. Всё перерыли, изуверы. Всё. Нашли солонину в алюминиевом бачке и мяса старого несколько пакетов в морозильнике. Несерьёзно как-то, на дело не тянет. У ментовки вислозадой, оказалось, руки не с того места растут Поломала холодильник, стерва, когда выдирала изо льда вещ. доки. Правда, отчасти Женя и сама виновата – ехидно донимала старшую сержантку вопросами о голодающем Поволжье. Досталось несчастной сполна. И не только ей досталось, всем досталось. Но бывает-таки и у ментов миг торжества! Да-да, нашли карабин. А это уже уголовная статья. То-то!
         Короче, продержали Саню вместо трёх часов три дня. Били. Шили ему двух лосей в заказнике. Не взял Саня чужой грех на душу, устоял. Выписали ему тогда штраф за одного вахонинского – семьдесят пять тысяч, и отпустили под подписку о невыезде. Кстати, Славка и Лёшка отказались разделить с другом финансовые убытки. Сказали: это не наши проблемы. Черти.
         На послезавтра назначен суд над Саней. Потом при случае расскажу, как теперь расправляются суки с русскими браконьерами на русской земле. Ну что? – на деревне разговоров не переговорить и всеобщее возбуждение, близкое к праздничному. У многих глазки давно померкшие вновь загорелись!.. Ненавидят их семью, второй век идёт, как ненавидят. Вот в чём беда. Ещё с тех пор ненавидят, как Санин прадед в Харилове землю у барина выкупил.

         P.S. Моро! Вот меня спрашивают, мол, зачем ты, Захаров, связываешься с тем градуссанским говном … Мой ответ неожиданно прост: всё дело в перевёрнутых птичках. Абзацы, Володя. При помощи перевёрнутых птичек (не знаю, как называется) можно делать абзацы. Казалось бы, чего проще, но на других сайтах такой опции нет. Настоящему писателю без абзацев никак нельзя! А разделять текст посредством строчных пропусков – себя не уважать. Привыкли, бляди… О чём это говорит? Говорит это о том, Володя, что ФС умный. А ведь, сколько есть на свете дураков и придурков! Взять хотя бы тот же „градусс”…