* * *
Как только направление поездки определилось, остальным пяти экипажам был дан отбой. Прохрипев в динамики: это твой шанс, Томми-бой! Сделай их! – старик Макинрой объявил в эфире трехчасовую паузу, и мы с Лео Парвеллом явственно слышим, как лучшие в Объединённом Королевстве егеря и загонщики, состоящие на службе Её Величества, сопя и чавкая холодными ростбифами, возвращаются в свои служебные норы. Вся послушная свора вернулась на псарню. Но кое-кто продолжает гон.
Снаряжение в багажнике. Неприметный бежевый седан, в котором двое мужчин в серых клеенчатых плащах и белых шляпах – Парвелл за рулём, я на заднем сиденье –паркуется на обочине в запрещённом месте, прямо перед тоннелем моста.
Парвелл коротко кивает: приехали! Я включаю монитор, по которому мы наблюдаем за увертюрой нашего светопреставления. Двери отеля распахиваются, и череда фотографов заливает очередями глянцевых вспышек вереницу такси.
Камеры слежения передают движение каждой морщинки на лбу смуглого, рослого мужчины и его тонкой, нервной, светловолосой спутницы.
В который раз я пытаюсь обнаружить в наружности красавицы-блондинки признаки ранней беременности – и снова не нахожу их.
Может, лаборатория ошиблась? Наблюдая, как парочка оглядывается на ходу, стараясь, чтобы это выглядело незаметно, и в то же время не покидает друг друга из виду, я ощущаю волну растущего раздражения. Старина Макинрой прав, как всегда: корона Уиндзоров не потерпит, чтобы один из её брильянтов оказался фальшивым! Иначе Ричард Львиное Сердце, не ровён час, вновь окажется в сарацинском плену.

То, что я пишу это, а вы читаете, вызвано моей досадой и раздражением.
Сразу после экзекуции Макинрой, вместо обещанного повышения, отправится в Суррей ухаживать за турнепсом. Я подыхаю от скуки, потихоньку спиваясь в ирландском гадюшнике, а Парвелл... Ха, о Парвелле вот уже два месяца ни слуху, ни духу! Как принято с ухмылкой говорить в нашем кругу, Лео Парвелл, судя по всему, откомандирован в Новую Зеландию. Боюсь ли я участи Парвелла? Не знаю. Впрочем, не исключено, что я просто боюсь уйти, не поделившись собственным бременем.
Бременем нежных солнечных зайчиков.
Награды? Никто из нас не мечтал о наградах.
Мы выполняли свою работу. Выполняли то, чему нас долго и хорошо учили.
Парочка ускоряет шаг, водитель плетётся следом с потерянным видом, торопясь допить свой пластиковый стаканчик чаю...
Его подсекают двое. Что ж, Тревор и Макнамара потрудились на славу: один отвлёк беднягу, задев его за рукав, другой тут же плеснул ему в чай слоновью дозу транквилизатора. Будь я проклят! Эти яйцеголовые фармацевты во главе с профессором Джобом Теннером вовсе не зря едят свой хлеб. Едва дойдя до машины, парень уже выглядит тронутым, однако ни за что не признается, что балансирует на грани безумия...
Повинуясь отчаянным жестам смуглого мужчины, автомобиль срывается с места.
Женщина беспрестанно оглядывается, её лицо наливается тяжёлым, измученным румянцем. Бродячие шакалы-корреспонденты, чуя поживу, мчатся гурьбой к выходу из отеля. В дверях закипает бешеный водоворотик давки, благодаря чему чёрный красавец-лимузин получает неожиданную фору.
– Девять к одному на её высочество! – бормочу я машинально.
Парвелл оглядывается на меня, буравя дикими глазами с просверком, и я понимаю, что время наших шуточных пари истекло.
Я спускаюсь в тоннель и терпеливо жду зуммера из маленькой горошины, притаившейся в ушной раковине.
Я жду сигнала Парвелла о том, что пора вступать в игру.
Парвелл никогда не подводит. Я занимаю облюбованное место и становлюсь наизготовку.
Сопровождение, в мундирах дорожной полиции, заученно отбивает ползущие впереди фигурантов две-три посторонних тачки.
Завидев фары въезжающего под мост автомобиля, я поднимаю за середину длинный чёрный тубус, другой рукой резко дёргаю за неприметный кусочек лески. Тубус исторгает длинный серебристый язык полированной фольги, и я на минуту превращаюсь в живую стойку огромного металлического зеркала. Заходящее солнце бьёт мне в глаза наотмашь – откуда, интересно, под мостом запоздалый солнечный лучик?! Сидящие в автомобиле видят, как прямо на них, повторяя каждое движение лимузина, из темноты летит сияющий призрак...
Водитель судорожно рвёт и выкручивает баранку, машину с визгом заносит, она цепляется за выступы стены и, наконец, бьётся всей тяжестью в стену тоннеля; неведомая, чёрная сила мнёт, сгибает, выкручивает, как мокрое полотенце, слабое железо и сильные тела экипажа...
Я привожу тубус в положение "стенд-бай", перехватываю подмышку и делаю несколько шагов к тому, что еще недавно было сверкающим лимузином. Из глубины обломков раздается тихий, прощальный стон: До... Доо-оо... Я прислушиваюсь.
Ничего. Дальше – тишина. Спасибо за помощь, принц Гамлет. Прибижаются с визгом сумасшедшие болиды фотокорреспондентов, и я, изображая праздного гуляку, на подрагивающих ногах выхожу из тоннеля и плетусь к нашему седану.
Парвелл вопросительно вскидывает глаза, я молча киваю.
Машина медленно отъезжает в сгущающиеся сумерки... Пора укрыться в убежище.
День за днём я провожу здесь унылые вечера. Моё убежище – ирландский паб на окраине Сохо.
Я пью стакан за стаканом. У меня никогда не будет детей: врачи определили у меня бесплодие, и Долли, моя верная сучка Долли, того и гляди, умчится к своей тупоголовой сестре в Рочестер. Иногда мне приходит в голову, что всё происходящее – Божья кара за оборванную мной жизнь неродившегося ребёнка? А может, наказание в том, что к Страшному суду я понесу, среди прочих смертных грехов, ещё одно бремя?
Бремя солнечных зайчиков...