Знойный и душный полдень. На небе ни облачка... Ласковый ветерок шелестел в кронах деревьев. Лес разговаривал пересвистами птиц, перестуками по стволам, перепихами в норах, перерывами на обед.

Однако, Волк по прозвищу Позорный, не участвовал в этих лесных словоблудиях, ведь его личные кармические тучи сгущались непосредственно над его головой уже который день и в любую погоду...
Ранним утром он выбрался из логова, вспотевшим от кошмарных навязчивых снов, взъерошенным и голодным, как волк. Со ставшим уже привычным стояком. Прогнув сутулую спину, он взревел протяжным зевком, окончание которого слилось с жалобным постаныванием где-то совсем неподалеку. Позорный повел носом, нюхая воздух, и, помимо застоялого пердежа Е-ежа, почуял запах свежей крови. Совсем недалеко. Он на секунду принял охотничью стойку и ринулся на зов.

Запах стал нестерпимо сладким уже шагов через сто, стояк усилился. Позорный узнал этот аромат, от которого он млел не первый год. Это была она — Лиса Патриксвэйзиевна, зазноба и предмет вожделения, не выносящая на дух его. Хрустнула ветка совсем рядом, послышался слабеющий стон:

— Помогите же кто-нибудь, вашу мать, я истекаю кровью... Глупой комедии остановите ход, боже, как же больно, ааа... ааааааааааа.....

Позорный тормознул, с опаской высунул нос из-за ствола сосны и увидел все. Да, это была она, попавшая в капкан, бессильная, беззащитная и прекрасная. Она возлежала на боку, неестественно оттопырив в сторону заднюю лапу, припечатанную к месту.

«Неужели это продолжение сна?» — с разочарованием подумал волк, ведь именно эту картину он видел в страшных снах последнее время. Беспомощная, ненавидящая его Патриксвэйзиевна, и он — насилующий и затем жадно сжирающий несчастную. Но сегодня все было чересчур отчетливо, каждый оттенок, каждый флюид в чутком носу кричал о натуральности происходящего. Но Волк откровенно ссал подходить ближе, он все еще опасался — сон оборвется на том же месте — налетят дровяные гомосеки и надругаются — жестко и извращенно. Это и было его кармическим кошмаром. В этом сне все повторялось с точностью до секунды. Два здоровенных гомосека налетали, стреноживали несчастного, жестко и стремительно насильничали над ним, тыкались во все немыслимые отверстия, приговаривая с немецко-фашистским акцентом:

— Йа, йа, гут... шнэйля.. — У меня сегодня много дела.. да-да... — другой вторил ему:
— Дас ис фантастиш, герр.. и у меня сегодня много дела... да.. даааа... — после чего они шумно испражнялись и исчезали. Тут же исчезал мерзкий сон, вышвыривая Позорного в явь, измученного и опозоренного.

Волк встряхнул головой, отгоняя нахлынувшее вон из памяти. Лиса тем временем унюхала его близость. Она напряглась всем своим исстрадавшимся тельцем, попыталась приподняться на все лапы, но взвизгнув от импульса боли простонала речитативом:
— Кто-то странный бегал здесь... Что за вонь?
Если друг, то помоги, если враг — не тронь...
Принц мой, ты ли это, твою мать?
...И скучно, и грустно, и некому руку подать...

В моменты тревоги и волнения, тонкая душа лисицы наполнялась элегией. Но в данный момент поэзия грязно смешалась с отвращением и болью. Позорный убедился окончательно — это не сон! Смущаясь и сморкаясь, млея от вожделения, помноженного на сострадание, дебиловато улыбаясь он явился и стал вблизи. Лиса, явно измученная потерей крови пыталась скрыть свою брезгливость за мольбой. Это было худенькое, совсем худенькое и бледное личико — рыжее и красивое. Патриксвейзиевна слабо улыбнулась, насколько это возможно кокетливо вскинула челку.

— Вот и мое спасение...
— Я встретил вас, и все былое... — начал было Волк, но в горле запершило, он закашлялся и от волнения навонял. Очень сильно, перекрывая все запахи леса, включая Е-ежа. Позорный позорно попятился. Хитрая от природы плутовка поняла, этот мерзкий тип сейчас уйдет и ей крышка — в этой глуши никто не шлялся последние двое суток. Она слыхала сплетни о влюбленности Волка-изгоя, а потому инстинктивно, стараясь незаметно прикрыть нос, притворно улыбнулась:

— Печален ты, признайся, что с тобой? Как дух изящен твой — то дух самца, мущщины! — она все же незаметно сблевнула комком шерсти и пережеванной травой в сторону.
— Я встретил вас, и все такое... — воодушевившись повторил волчара. — Я... я давно люблю вас! Да вы наверное догадывались... Я знаю, что противен и незверим, но... мало кому известен мой скрытый дар! Моя слюна целебна, полезна и антиковидна.. Да-да.. В моем логове я тайно храню сертификат. Я могу показать вам...
«Боже, какая же идиотически-занудная и мерзко-вонючая долбоёбина... но что же делать?» — подумала Лиса, вслух же лишь застонала еще жалобнее, изображая децибелы боли в разы превышающие реальные страдания. Истинную боль вызывал нынче вид этого недотепы и латентного петуха. Волк не догадывался, что весь лес шептался об этом. Местный психолог Филлинг не умел держать язык за клювом...

— И теперь вы здесь. Я вижу вас столь близко и трепещу всем телом. Это очень удивляло и пугало меня поначалу, но теперь... Мне кажется, я вижу искорку страсти в ваших глазах, пусть пока скрытую, милая моя Лиса Патриксвэйзиевна.. — от этих слов и грязных мыслей, стояк достиг апогея. Позорный сбоченился неловко, выгнувшись горбато и нескладно. Красный, напряженно-заостренный конец с силой уперся в сбитую на груди шерсть. Он откашлялся и выпалил наконец:
— Станьте моей женой!

От таких откровений Патриксвэйзиевна в открытую неудержимо проблевалась. Глаза выпучились. Слов не было. Даже промелькнула мысль: «Да я лучше уж лапу себе отгрызу...» Но она все же взяла себя в еще целые, передние. Однако, кровь сочилась и силы покидали ее. В глазах темнело...
— Я все понимаю, это стало для вас неожиданностью, как и для меня... Но, ввиду сложившихся обстоятельств. Я бы.. как бы... - продолжал бубнить волк.

— Ты придаешь еще значение браку.. я этого от тебя не ожидала никак, мон шэр ами, — слабеющим голосом, но уже не в силах скрыть нарастающего раздражения произнесла Лиса. —Освободи и подлечи меня, друг мой, коль способен на такое, я дам тебе под хвост тут же — будешь доволен... Тварь!!! (не выдержав уже более боли) — вскричала отчаянно.
— Но я хочу любви! Я прошу вашей лапы...
Патриксвэйзиевна обреченно обмякла, припала в измятую траву, положив морду на запрашиваемые лапы. Взглянула брезгливо на пульсирующий волчий стояк и сдалась:
— Ну что же, быть тому, отдам и лапу,
Отдавшись на закланье эскулапу... — вывалились обреченные строки. Она окончательно ослабла и потеряла сознание. Слеза катилась к сухому носу.

— О как же счастлив я... — затарахтел Волк Позорный, моментально и с легкостью раздвинув створки капкана высвободил холодеющую уже лапку. Лиса, проваливаясь в обморок, лишь успела прошептать в пустоту: «Ни тоски, ни любви, ни печали... нас ебали волки, мы крепчали...»

Волк усиленно вылизывал перебитое место. Слюна его действительно оказалась целебной — кость срасталась на глазах, обмякшее тельце возобновляло форму, свалявшаяся посеревшая шерсть рыжела и пушилась. Но Патриксвэйзиевна пока не вышла из мини-комы, чем и воспользовался Волк, так скажем, авансом. На то он и позорный...

Казалось бы, наша история могла закончиться, как прекрасная сказка — пышной свадьбой и превращением Волка Позорного в Волчка Прекрасного, но... Тучи так плотно обосновались над его несчастной головой, что разогнать их было не так просто. Карма за прошлые грехи и непристойные помыслы. Все в копилочку...

Очнувшаяся в вонючем логове Патриксвэйзиевна сразу почувствовала в себе небывалую силу. Даже — мощь! Волк был грязно и отборно обматерен последними словами. Выволочен, как щенок за шкуру наружу и бит здоровыми крепкими задними лапами.

— Ишь, удумал чего, жениться, волчара позорный! — дурниной орала Патриксвэйзиевна. Сплошной прозой жизни теперь веяло от нее.

— Что же теперь будет?.. — вяло проблеял несчастный звереныш, подпрыгивая от чувствительных пинков.
Она схватила серого за куцую бороденку, встряхнула и склонившись к самой его морде злобно прошипела:
— Что теперь будет?.. А я тебе скажу, мразь, что теперь будет. Через час сюда подгребет с десяток моих нигеров с паяльной лампой... Они по кругу.....

Но Позорный уже не слышал. Он филигранно обмяк и потерялся в астрале. Это был второй его дар, о котором не знал даже старик Филлинг.

Знойный и душный полдень оборвался в одночасье. Над лесом зашлись черные тучи, стало страшно и неуютно. Завоняло ежом. Патриксвэйзиевна наконец отбросила в сторону тушу волка, села на новый сверх-пушистый хвост и вскинула зенки в небеса. Оттуда появилась лохматая морда дородного Божества в волчьем обличии. Божество покосилось на бесформенное тело своего земного сородича, с укором фыркнуло, молвив громогласно:

— Впрочем, спасибо ей на добром слове скажи, позорный брат мой..., — прибирая его к себе.