В общем и целом тебе тут все рады. Но только веди себя более-менее прилично! Хочешь быть ПАДОНКАМ — да ради бога. Только не будь подонком.
Ну, и пидарасом не будь.
И соблюдай нижеизложенное. Как заповеди соблюдай.
КОДЕКС
Набрав в адресной строке браузера graduss.com, ты попал на литературный интернет-ресурс ГРАДУСС, расположенный на территории контркультуры. ДЕКЛАРАЦИЯ
Главная Регистрация Свеженалитое Лента комментов  Рюмочная  Клуб анонимных ФАК

Залогинься!

Логин:

Пароль:

Вздрогнем!

Третьим будешь?
Регистрируйся!

Слушай сюда!

poetmarat
Ира - слитонах. По той же причине.

Француский самагонщик
2024-02-29 17:09:31

poetmarat
Шкуры - слитонах. За неуместностью.

Француский самагонщик
2024-02-23 13:27:28

Любопытный? >>




Ад невинных (глава 9-12)

2016-08-24 19:11:55

Автор: vpr
Рубрика: KING SIZE
Кем принято: bezbazarov
Просмотров: 1008
Комментов: 9
Оценка Эксперта: 39°
Оценка читателей: N/A°
Глава 9. Среда. Сальса

Мы сидим в последнем ряду Зелёного театра - я и Боб. Сидим давно, с полчаса, наверное. Остальных участников намечающегося действа пока не видно. А тем временем уже вечер.
Упоминание о том, что меня ждут в Сантьяго-Гуаякиль, просьбы созвониться с фирмой, или хотя бы с родственниками в Москве, Боба даже не раздражают. Он просто оставляет их без внимания. Разговор постепенно сводится к танцам. Я намекаю Бобу, что никогда не танцевал сальсу.
- Когда нибудь всё приходится делать впервые.
- Спасибо, ты даже не представляешь, насколько мне стало спокойнее. Я просто порву сейчас всех! Выйду и порву нахер! Ты сам-то понимаешь, что этому нужно учиться? Возможно несколько лет!
- Что сложнее: совершить предательство или заняться сексом?
- Ты достал своими вопросами.
- Не можешь ответить?
Я молчу, и Боб продолжает:
- И то и другое одинаково просто. Знаешь, почему?
Я продолжаю молчать и делать вид, что мне не интересно.
- Способности в нас заложены с пелёнок. И то и другое так же естественно для человека, как пописать.
- При чём тут секс и предательство?
- Танцы, это вертикальное выражение горизонтальных желаний. Это что касается секса.
- Кто тебе сказал?
- Бернард Шоу. Не лично мне, конечно.
Чёрт с ним, мирюсь с неизбежностью, стараюсь разузнать больше о сегодняшней вечеринке.
- И в чём фишка?
- Для начала, необходимо выбрать партнёршу.
- Я уже выбрал, – отвечаю не задумываясь.
Боб скалится.
- Не сомневаюсь, но боюсь, что мотиваций у тебя маловато.
- А кто участники? – спрашиваю, - женщины, я имею в виду.
- Александра, Серафима, Белла и Мария – это из тех, с кем ты знаком. Ещё двое, это Марта и Урсула.
- Марта, это жена ботана? Профессора?
- Да. Профессора Питера.
- А Урсула?
- Это девушка Сверчка.
- Сверчка?
- Его имя Саймон, но мы называем его Сверчок.
- Это та самая влюблённая пара? Что возле леса живут?
- Они самые.
- Хорошо, я уже выбрал. Что дальше?
- Повторюсь. Мотиваций у тебя недостаточно.
- Мотивации у меня самые что ни на есть горизонтальные, ага. По Бернарду.
Боб цокает языком и покачивает головой.
В этот момент появляются остальные участники. На сцену поднимаются те, кого только что назвал Боб. Из мужчин: идиот Майки, профессор Питер, влюблённый Сверчок, ненормальный из бара, имени которого я до сих пор не знаю, и счастливчик Альберт.
Боб толкает меня локтем, кивает в сторону сцены, и я иду к остальным. К нам присоединяются Сэм и Боб. Замечаю, что на входе топчутся двое охранников. Ещё парочка справа и слева от сцены. Обложили, суки. Сам не захочу – заставят. И это будет просто нелепо выглядеть. Придётся забиваться в танце, как ни крути.

Перед нами стеклянный шар с отверстием. На дне свёрнутые бумажки. Эдакая незатейливая мандолина для розыгрыша малобюджетной лотереи. Жду своей очереди и вполголоса переговариваюсь с Бобом.
- Это что? Ты это называешь выбором? Уважаемый, а вам понятие «теория вероятностей» знакомо?
- На ментальном уровне ошибка практически сводится к нулю.
- Что за хрень! Какой ментальный уровень?
Подходит моя очередь и Боб подталкивает меня к шару.
- Тяни.
Качаю головой, улыбаюсь, больше от бессилия. Подхожу к стекляшке и запускаю руку в отверстие. Перебираю бумажки и думаю только о супруге Альберта. Скольжу взглядом по участницам и вижу, что Белла не сводит с меня глаз. Впрочем, как и Серафима. Черт меня побери, все остальные так же пялятся на меня!
Вытаскиваю свёрнутый в трубочку клочок и разворачиваю. С ужасом вижу имя, написанное печатными буквами: «Александра».
- Твою мать… - говорю сквозь зубы, продолжая улыбаться.
Иду в зал, занимаю место в первом ряду в ожидании своей очереди. В процессе «выбора» выясняется, что Белла танцует с Альбертом, остальные меня мало интересуют. Я не то чтобы опечален. Я зол. Рядом присаживается Боб.
- Чушь, эта ваша жеребьёвка. Простая случайность. Или всё подстроено. Белла досталась собственному мужу, вот это я понимаю – мотивация!
- Тут нет ничего случайного, – отвечает Боб. – Твои желания недостаточно сформированы, Саша. В них нет главного.
- Тогда объясни – почему эта чокнутая? Почему именно она?! А, понял! Там есть главное? – последнюю фразу произношу нарочито таинственным тоном.
- У тебя обязательства.
- Какого чёрта! Что ещё за обязательства?
- Ты ей соврал. И не один раз.
- То есть, если я с ней станцую, то сниму с себя обязательства?
- Смотря как станцуешь…
- Бред! Да вы тут идиоты все!
- Хорошо. Ты заметил, что бумажек в шаре гораздо больше чем участников?
- И что?
- А то, что имена там повторяются. Но ты вытянул именно эту бумажку. Это к вопросу о ментальном уровне.
Боб встает с места и обращается к присутствующим, но в основном к Сэму.
- Минуту внимания! Александр выразил сомнения по поводу правильности результатов выбора партнёрши. Думаю, имеет смысл доказать ему, что это не так, как считаете?
Сэм кивает, остальные одобрительно гудят, и Боб предлагает мне подняться на сцену. Тяну его за рукав, говорю еле слышно, чувствую, как все смотрят на меня:
- Слушай, ну к чему весь этот цирк? Пускай уже будет твоя Александра, чёрт с ней.
Боб неумолим.

Передо мной всё тот же стеклянный шар. Я запускаю в него пятерню, вытаскиваю бумажку и разворачиваю. «Белла» - читаю на клочке.
- Тяни ещё.
Вытаскиваю следующий листок. Разворачиваю. «Белла». Затем ещё один с этим же именем и ещё…
Этого не может быть! Как при таком количестве записок с именем Белла я умудрился вытащить Александру?
Ворох бумажек у меня под ногами растёт. Я уверен, что это подлог, хотя и видел, что к шару никто не приближался. Как они это делают? Чувствую, что краснею, но снова запускаю руку в шар. Вытаскиваю и переминаю в пальцах скатанный в трубочку листок.
- Ну, разворачивай, - говорит Сэм.
- Да ладно…
- Всё справедливо?
Я киваю.
- Претензий нет?
- Нет, - шиплю себе под нос.
- Не слышу.
- Нет! Нет претензий! – ору я и иду на своё место.

Первые Альберт и Белла. На ней совсем короткая юбка, я могу видеть, как её рельефные ноги выписывают в воздухе замысловатые пируэты, и как крепко она стоит на этих самых ногах. Танцуют они просто блестяще - настоящая пара. Мне кажется, что я не видел ничего настолько животного. Если бы Альберт сейчас жарил Беллу прямо на сцене, это выглядело бы менее сексуально.
Я понимаю, каким индюком буду смотреться в паре с вертлявой Александрой: окорок и безумная стрекоза. Думаю об Александре и одновременно с этим, даже не стараюсь смотреть в сторону своей ментальной избранницы. Зато до чесотки ощущаю, как Майки буравит меня взглядом.
- Как бы до поножовщины не дошло, - вполголоса обращаюсь к Бобу, не сводя глаз со сцены. – Сашин дружок наверняка уже на пределе.
- Это исключено, перетерпит. Сегодня можно практически всё.
- Правда?
- Да.
- А позвонить? Позвонить можно? – в шутку спрашиваю я, но Боб только морщится.

Следующая пара – Серафима и Сверчок. Она напыщенно феерична, он весь такой влюблённый. Но не в неё. Наверняка думает о попке своей Урсулы. Меня они мало интересуют, и я снова терзаю Боба расспросами.
- Почему я не могу станцевать с Беллой? Ну, допустим, я бы вытащил бумажку с её именем.
- А у тебя получится?
- Не знаю, - и тут же спохватившись, – да, получится! Естественно!
- А что ты для этого сделал?
- Да ничего… не успел. У меня не было возможности…
- Возможность бежать из лагеря ты нашёл. Нахамить Серафиме – тоже. Поругался с Сашей, подрался в баре. Дальше продолжать?
- Ты подтасовываешь факты.
- Пускай так. Но с Беллой ты не обмолвился ни словом. Что, нечем крыть? Тебе что, совсем нечего ей сказать?
- Слушай, ты же сам советовал не связываться с замужними, разве нет?
- А ты всегда слушаешься чужих советов?
Боб глядит на меня, и глаза его улыбаются. Мне нечего ответить. Я встаю и иду на сцену. Настала моя очередь поразить публику.

***
Александра не сводит с меня глаз, прищуривается. Говорит еле слышно, сквозь зубы:
- Не вздумай меня лапать.
Краем глаза вижу сидящего в зале Майки, при этом нагло рассматриваю Сашу. Если сегодня можно всё, то я непременно ущипну её за сиську. На секунду мне кажется, что я произнёс это вслух, так округлились глаза Александры.
- Хватит пялиться, козёл.
Меня зло берёт. Я не жду первой ноты. Делаю шаг и кладу ладонь прямо на задницу партнёрши. При этом вопросительно смотрю ей в глаза - как тебе такой поворот, малышка?
Музыка. Я пытаюсь двигаться, стараюсь не вывалиться из ритма. Не ощущаю себя, но понимаю; всё, что сейчас происходит на сцене – убого.
Танцем это назвать нельзя.
Спаривание богомола с ватрушкой.
Бой пингвина с тенью.
Всё что угодно, но только не танец.
- Да ты просто пень.
- Костлявая сучка!
- Майки тебя убьёт.
- Насрать мне на твоего Майки.
Я прикрываю глаза, стараюсь состыковаться с ритмом, и если получиться, импровизировать. Но Александра на полшага быстрее меня. Я постоянно опаздываю, мной овладевает ненависть ко всему латиноамериканскому.
К Александре. И вообще, к танцам.
К бабам.
К себе.
Представляю, с каким удовольствием я бы зашвырнул партнёршу со сцены в первые ряды кресел.
Очень не хочется позора. Понимаю, что Белла сейчас в зале, смотрит на нас, на меня. Все смотрят.
Внезапно мне становится безразлично всё, что происходит. И в какой-то момент я ловлю ускользающую руку Александры. Тяну на себя и ухожу в противоположную сторону, несколькими брейками.
Один.
Два.
Три.
Разворачиваюсь, и снова чувствую её запястье. Теперь партнёрша расслаблена.
Скольжу по диагонали, уже не теряя ритма.
Появляется стойкое ощущение ненависти, настолько сильное, что я могу двигаться с совершенно закрытыми глазами. Она сама ведёт меня по сцене. Мне хочется плоти.
И крови.
Я вспоминаю.
Однажды видел стиль Майами. Да, да, да. Он ещё называется Кубинским. Было по настоящему страшно за ведомую. Казалось ещё немного и парень вырвет ей руки.
Наши пальцы крепко сидят в замке. Я резко и с силой тяну Александру на себя и в сторону.
Разворот.
Ещё сильнее и ещё более резко. Ещё разворот, и я с силой бросаю партнершу по диагонали.
Мне показалось или она вскрикнула? Её ладони стали тяжелыми, как будто неживыми. Что-то тёплое и солёное ударило в лицо. Рубашка тут же прилипла к телу.
Кровь? Неужели я и вправду оторвал её костлявые клешни?
Открываю глаза.
У Александры совершенно безумный взгляд. Она тяжело дышит. Руки на месте. Музыки нет. Облизываю губы, но соль на них своя, это не кровь. Это пот.
Всё.
Похоже на финал. Может быть, и не очень красиво смотрелось со стороны, но я определенно получил удовольствие.
Помогаю Александре спуститься со сцены, но она фыркает и отдёргивает руку. Дура.

***
Присаживаюсь рядом с Бобом.
- Ну как?
- Быть отвратительно равнодушным у тебя получается хорошо. Ненавидеть ты хочешь, но не умеешь. Куда уж тебе любить…
- Слушай, мне двадцать семь. Думаешь, я никогда не любил? Откуда такая уверенность? Ты сам-то любил кого-нибудь?
- Любят ни кого-нибудь, а конкретного человека.
- Не передёргивай. Ты понял, о чём я.
Меня зло берёт от того, что мой танец не оценили по достоинству. Да, может быть в дебюте я и напортачил, но в финале то уж точно не слукавил. Сам чувствовал.
Смотрю на сцену, где сумасшедший терзает Марию. Она снисходительно позволяет делать ему всё, что он хочет. Вплоть до откровенно паскудных движений в её сторону. При этом Паганини смахивает на годовалого щенка, пытающегося взобраться на течную сучку.
- Слушай, а как его зовут?
- Брендон.
- Что, тот самый, которому…
Я спалился. Боб кивает и смотрит на меня, улыбается. Впрочем, он наверняка в курсе, что я тогда притворялся. Он ведь конкретно дал понять, что не поверил в мой обморок. К чему тогда эта игра в кошки-мышки?
- Ну да. Это ему ноги пришлось ломать, - говорит Боб.
- Подожди, как же он…
- Танцует? Это было давно. Полгода назад… в последний раз.
- Что значит – в последний раз?
- А то и значит, что первое время приходилось прибегать к крайним мерам почти каждую неделю. Но он был неисправим, что мы только не делали. В итоге приходится признать своё поражение, Брендон положил нас на лопатки. Пока.
Слова Боба звучат словно в тумане, я уже не слышу его речь, только обрывки фраз доносятся до моего сознания. Мне явно воздуха не хватает. Такое ощущение, словно я бабочку проглотил. Она растопыривает крылья и перекрывает глотку, рассыпает по нёбу пыльцу. Бьётся истерзанными лопастями и не даёт дышать, убивает меня, как дробина слона. Уносит вместе с собой - или сожри меня или умри.
Сцена заваливается вбок, Боб сильно прикладывает меня ладонью по спине. Я кашляю и выплёвываю под ноги слизкий комок. Комок оживает и расправляет обломки лепестков. Поверить не могу, но это бабочка.

***
Я сплёвываю под ноги и даже не пытаюсь угадать куда именно: на мои носки, на ботинки Ильи или просто на пол. Мне всё равно. В довершение ко всему, я почти ничего не вижу. Правый глаз заплыл, левый слезится. Дышать тоже трудно, мне кажется, что нос перебит. Дышу ртом. Часто. Снова сплёвываю.
- Слушай, Илья… давай разберёмся.
Даже не успеваю отследить траекторию. Бам! Куда-то в лоб, мне кажется. Я падаю, меня подхватывают под руки. Слышу, как Сергей и кто-то из девушек пытаются урезонить Илью.
- Да хватит уже!
- Илья, прекрати!
- Пошел нахуй! – голосу обманутого мужа тесно в бетонной коробке. Кажется, что стёкла не выдержат его тембра и вот-вот треснут, осыплются на пол.
Последняя фраза обращена непосредственно к моей персоне, и я плетусь к двери. Как был, в носках. Пождав хвост. Где-то в глубине квартиры, в ванной комнате притаилась Лена.

А между тем на дворе декабрь. До метро в носках, а оттуда сразу в обезьянник. Удручающе перспективно.
Из подъезда выбегает Антон. Протягивает мне куртку и ботинки.
- Садись, поехали.
Сажусь и мы едем.
- Ну, ты и чучело.
Антон пытается шутить, но мне не до смеха. Даже не хочу оценивать его юмор, просто рассматриваю электрические созвездия Ленинского проспекта. Навожу резкость. В голове кисло и радужно, как после вчерашнего шампанского. Пузырьки шуток улетучились, на дне барахтается горький осадок. Антон взбалтывает виртуальную бутылку, и вся эта муть всплывает, воздух в салоне становится вязким.
- Я тебя предупреждал, Саня. Когда ещё предупреждал…
- Да ладно…
- На кой ты с ней связался? Девок свободных мало?
Здесь мне нужно сказать пару слов о любви, но я молчу. Молчу, потому что знаю: после меня Илья примется за Лену. Наверняка уже выламывает дверь в ванную. Отведёт душу. Никому не нравится носить рога. Что же ты не остался, скотина? Пометил чужую сучку и в кусты! Где любовь то?
Порываюсь крикнуть Антону, чтобы разворачивал, вёз меня обратно, но в последний момент трусливо съёживаюсь, изображая гордого, глубоко несчастного и лишнего человека. Печорина.


Я слонялся по квартире, искал углы посумрачней. Словно медведь, собирающийся на спячку. Она позвонила в субботу. Сказала, что лежит дома. Оступилась и сломала ногу. Её голос не дрожит, я не чувствую ни страха, ни упрека.
- Я вообще не знаю, зачем я тебе звоню…
- Как он? Успокоился?
- А тебя не интересует как я?
- Интересует.
- Трус ты, Саша. Сбежал… я не ожидала. Честно.
- Он твой муж… что я мог сделать? Он прав.
- Когда мы трахались ты об этом не думал, правда?
Я не думал. Когда трахаюсь, предпочитаю не думать. Думать нужно либо «до», либо «после». Думать «до» не позволяет многовековой инстинкт, а «после» - тонкий расчет на авось, который непременно куда-нибудь да вынесет. Меня вынес на квартиру к Сергею, где я и был застукан Ильёй.
Я промычал в трубку нечленораздельное и ещё с минуту слушал короткие гудки.
Мы больше не виделись. Знаю, что Лена с мужем рассталась. Илья больше не появлялся в нашей компании.
Она вышла замуж. Вроде бы удачно. Странно, когда говорят - «удачно», почти всегда подразумевается это «вроде бы». Это когда по любви. Когда за деньги, «удачно» идёт без довеска, как будто в этом случае счастье подразумевается само собой.


***
Я давлю бабочку ногой, и она прилипает к подошве. Трясу ногой, пытаюсь скинуть «мученицу». В конце концов, просто растираю её по траве. На сцене неистовствует Брендон, скачет вокруг самодовольной Марии как подстреленный вальдшнеп.
- За что его?
- Патологическое нежелание придерживаться распорядка. Мы с ним возимся уже больше года.
- Что значит «возимся»? – спрашиваю.
Боб советует мне не спешить с расспросами, а подождать до пятницы.

Мы возвращаемся в посёлок. Всю дорогу стараюсь держаться позади Беллы. Мой взгляд ласкает её открытую спину, опускается ниже. Туда, где всё ещё продолжает танцевать край её короткой юбки. Белла слегка наклоняется к Альберту, и я испуганно отворачиваюсь. Нет, она и не думала смотреть в мою сторону. Чего я так дёргаюсь?
Злюсь на себя. Хотелось бы обвинить кого-то другого, но некого. Ссылаться на обстоятельства тоже глупо, Боб прав. Завтра же подойду и заговорю с ней. Что такого?

Перед тем как уснуть, просматриваю мысленно сегодняшний танец. Кадр за кадром. Шаг за шагом. Завтра парень Александры будет в ярости. Этот идиот, скорее всего, станет искать со мной встречи. В общем – тяжёлый день. Четверг – последняя попытка что-либо исправить. А в пятницу я всё узнаю. Впрочем, я и сам начинаю догадываться, где я нахожусь. Последняя мысль заставила меня содрогнуться.



Глава 10. Признаки черного

Наоми ждет меня на углу Бродвея и бульвара Вернон. На ней легкое короткое платье, удобная обувь – наверняка хочет провести весь день в Парке Сократа.
Полтора года назад хотел сделать ей предложение, но Наоми уехала в Алжир - родители попали в аварию. Их Toyota отправилась на свалку, мать и отец так и не выжили, Наоми вернулась, но о предложении я уже не думал. Наступили тяжёлые времена, я сидел на мели, да и Наоми вела себя странно, первое время чуть ли не носила хиджаб и старалась на улице держаться позади меня. Это сильно раздражало, мы стали видеться всё реже.
А вчера я совершенно случайно столкнулся с ней на пересечении Рузвельт и пятьдесят шестой. С трудом узнал в проходившей мимо девушке свою бывшую – так сильно она изменилась. Я даже забыл куда направлялся. Наоми сделала вид или тоже не узнала – не важно; прошла мимо, и оглянулась, только когда я окликнул её. Мы прошли вместе несколько кварталов, и я всё время старался коснуться её руки. Было так здорово, как будто с нами вот-вот произойдёт нечто важное, потрясающее, случиться любовь.
Сегодня она позвонила и предложила встретиться. И вся атмосфера улетучилась, расползлась по углам мастерской, забилась под подрамники, затаилась в складках дивана. Дело не в том, что Наоми позвонила первой. Собираясь на свидание я не испытывал щекочущего волнения. Это уже не было началом, скорее походило на продолжение мыльной оперы с надоевшими персонажами. Как будто продюсер внезапно нашел деньги на экранизацию, и мы опять в деле.

Я наклоняюсь и целую её в губы. Присаживаюсь напротив и заказываю кофе.
- Ты специально вытащила меня сюда?
Наоми улыбается, показывает ниточку жемчуга между пухлыми губами и смотрит в сторону реки. Молчит.
- Как по мне, так лучше в музей Ногучи. Что молчишь?
Наоми - её американское имя, на самом деле она Амани. Когда мне хочется её позлить, я называю её именно так.
- Тебе нужен воздух. Ты засиделся в своей мастерской.
Терпеть не могу, когда мне указывают, что я должен делать, а что нет, что для меня полезно, а что вредит. Слава богу - моя помолвка расстроилась. Я вспоминаю причину, по которой это произошло, и мысль кажется мне неприятной, даже крамольной. Хочется идти на уступки, быть сговорчивым и ласковым. Не знаю, почему так. Как будто я виноват в смерти её родителей.
- Как скажешь, милая. Кстати, можешь поздравить…
- Есть с чем?
- Ага, – делаю глоток из чашки и показываю Наоми три пальца, – целых три, представляешь?
Она представляет, ещё бы. Она знала, что за моими шедеврами очереди не выстраиваются. Наоми рада за меня, и мне это нравится.

***
Мы до заката бродим по парку, разглядывая урбанистические скульптуры из металла. Меня не греет это вздыбленное железо. Я устал от него в городе. Всё это похоже на постиндустриальный пейзаж, который дополняют кучи мусора. Я сначала принял их за модернистские нагромождения и даже подошёл с умным видом, чтобы рассмотреть.
- Ну как тебе? – спрашивает Наоми, когда видит, что мне уже никак.
- Собак много – отвечаю, – это скорее парк для животных. И для туристов. Ничего такого, что заставило бы меня вернуться сюда ещё раз.
- А мне понравилось.
Вот поэтому, мы и не вместе - про себя говорю я.
Наоми изучает афишу открытого кинотеатра. Скоро стемнеет и можно будет отдохнуть от бесконечного лая друзей человека и криков их хозяев. И те и другие к концу дня просто обезумели от передозировки кислорода.
Я сижу на траве и смотрю, как в зыбком черном полотнище Ист-Ривер отражаются и дрожат огни прогулочных катеров. Испытываю робкие приливы любви, которая прощупывает моё сердце. Сначала деликатно, а затем всё сильнее сжимая его плотным кольцом. Мне уже хочется схватить Наоми в охапку, поймать такси и лететь в мастерскую. Закрыться и не вылезать из постели пару дней. Не отвечать на звонки…
- Красота по-американски.
- Что? – спрашиваю.
- Красота по-американски. Посмотрим?
За последние полгода я потерял интерес ко всему, в том числе и к кинематографу, перестал следить за новинками.
- Кто играет?
- Кевин Спейси.
Я вспомнил «Обычные подозреваемые», где он изображает хромого доходягу, который впоследствии оказывается совершенно здоровым мошенником. Сатаной.
- Мне не нравится Спейси.
Наоми присаживается рядом. Я чувствую её запах, который смешивается с прохладным и свежим воздухом с реки.
- Интересно, Офелия пахла тиной или всё-таки на ней сохранился запах духов?
- Думаю, что тиной. В Европе не было духов до четырнадцатого века. Если бы не Ислам…
- Да уж конечно!
- Не было!
Мы целуемся. Мои пальцы хозяйничают в распущенных волосах Наоми, она прижимается ко мне всё сильней. Могла ли она позволить себе такое на улице своего Эль-Джазаира?
Представляю, как Амани подвергается общественному порицанию и избиению камнями. Чувствую, что меня заполняет отравленный дым желания.
- Может, поедем ко мне?
- После фильма. Я хочу посмотреть…

***
В такси мы спорим о том, кто размазал мозги Лестера по кафелю. В самый драматический момент фильма мы целовались и даже не среагировали на звук выстрела.
- Ты сам ничего не видел! Это был парень Джейн.
- С чего ты взяла?
- В самом начале он говорит, что убьёт Лестера, если Дженни захочет.
- И что?! Пушка вообще была у его жены.
- Это ужасно.
- На самом деле его замочил пидарас-полковник, - говорю я.
- То, что он весь в крови, ещё ничего не значит. У него не было пистолета… и мотива.
- У него оружия в доме – как грязи. Он и замочил. Пидарас! Ха! Вот тебе и мотив. Полковник спалился и должен был убрать единственного свидетеля.
Наоми молчит. Наверное, взвешивает мотивы всех участников. И снова повторяет:
- Это ужасно.

Мы занимались любовью почти всю ночь. Я даже не посмотрел на часы, когда засыпал.

***
Утром меня разбудил телефонный звонок. Это была Эмми.
- Привет, Пол. Я буду через полчаса.
- Послушай… - я оглядываюсь на спящую Наоми. – Я немного занят… если через час… или… давай к десяти.
- Уже половина одиннадцатого.
- Правда? – смотрю на часы. – Чёрт!
- У меня к тебе дело. Тем более, я совсем рядом.
- Я не знаю…
- Ты не один?
- Да… нет. Я не один.
- Это не помешает, – уверенно говорит Эмми.
Она вешает трубку и мне ничего не остаётся делать, как смириться. Иду к смятой постели и склоняюсь над Наоми. Целую её лицо, шею. Наоми поворачивается на живот.
- Возьми меня.
- Нужно вставать. Слышишь?
- Нет.
Наоми прикрывает ладонями уши, капризно бьёт ногами по постели.
- У меня встреча через полчаса.
- Надолго?
- Не знаю. Это важно.
- Я хочу остаться, – почти умоляет Наоми.
- Останешься, обещаю. Одевайся скорей.
- Хорошо, я всё сделаю быстро, но с одним условием.
Её глаза улыбаются, искрятся, она обнимает меня за шею.
- Что ещё за условие? – подыгрываю я.
- Потом ты доставишь мне оральное удовольствие.
Я обещаю, Наоми встаёт, потягивается и идёт в душ. Я спешно привожу в порядок любовное ристалище, подбираю с пола вещи. Одеваюсь и пытаюсь придать причёске более-менее опрятный вид.

Эмми пунктуальна, как Бэтмен. Ровно в одиннадцать она стоит на пороге моей студии. Наоми всё ещё в душе. Мысленно я уговариваю её задержаться там подольше. За это я буду до ночи лизать её киску. Мне почему-то ужасно не хочется, чтобы она встретилась с Эмми.
- Рада тебя видеть.
Эмми не перестаёт меня удивлять. Это наша пятая по счёту встреча, и она опять в новом образе: топик, убийственно короткая юбка, два килограмма бижутерии, шпильки и ранний импрессионизм на лице. Яркий и почти без полутонов. Если бы шмотки не были такими дорогими, Эмми можно было принять за официантку из мужского клуба.
Она оглядывает мастерскую. Её взгляд скользит по картинам вдоль стен, пробегает по наспех собранной постели и останавливается на мне. Из душевой слышен шум воды, слышно как Наоми напевает, затем что-то роняет на пол. Я краснею, мне не по себе, хочу отвлечь внимание Эмми, поэтому говорю нарочито громко.
- Проходи. Тебе налить чего нибудь?
- Нет.
Эмми пересекает студию, проходит мимо кушетки, направляется прямо к постели. Забирается с ногами и трогает ладонью покрывало.
- Тепло.
Она произносит это совсем тихо и пытается поймать мой взгляд, который мечется по мастерской, ищет, за что можно зацепиться. Находит, но удержать его на чём-то конкретном я не в состоянии.
Мне неприятна эта нелепая ситуация, сам не могу понять почему. Жалею ли я, что вчера вечером затащил сюда Наоми? Скорее да, чем нет. В который раз замечаю, что Эмми действует на меня магически. Внутри борются два чувства: страх и желание. Непонятно, чего больше. Желания больше – уговариваю сам себя.
Мой пыл несколько остужает рукоятка пистолета, которую я заметил за поясом у охранника, и надменный взгляд её мужа… впрочем, я даже не знаю, кем он ей приходится. Но уж не приятелем и не отцом, это точно.
И всё-таки страх сильнее.
Здравый смысл говорит, что не стоит соваться в это осиное гнездо. Только узнаю что за дело, распрощаюсь и забуду навсегда и про Эмми и про её спонсора.
Наоми перекрывает воду и теперь в студию доносится только её пение. Эмми глядит на дверь, ведущую в душевую. Я рассматриваю одну из картин у стены: четыре автомобильных колеса на розово-сером фоне. Мне кажется, что колёса вращаются.
Щелкает замок, и колёса замирают, как будто кто-то невидимый дёрнул ручной тормоз. Я даже чувствую запах палёной резины.
В мастерскую выходит Наоми, слава богу – на ней полотенце, которое она придерживает рукой. Я вижу, какой оценивающий взгляд у Эмми.
Я вспомнил, как зимой в зоопарке Квинса видел Андского кондора. Он точно так же смотрел на мёртвого птенца вороны, непонятно каким образом оказавшегося за сеткой вольера. Кондор был явно сыт, поэтому смотрел на труп птицы скорее оценивающе: стоит ли есть сейчас или дождаться момента разложения.
- Привет, - голос у Наоми радостный и естественный, - я не помешаю?
Идиотский вопрос. Моя мастерская представляет собой зал и одно единственное изолированное помещение, выделенное под душевую. Других комнат, где голая девушка могла бы провести время, в студии нет.
- Нисколько. Я всего на пару минут, – отвечает Эмми.
Наоми видит, что её одежда сложена у стены, как раз за спиной гостьи, поэтому садится на кушетку как есть – завёрнутая в полотенце.
Какое-то время стою между девушками и нервно покачиваюсь, словно испорченный метроном, затем делаю несколько шагов в сторону Наоми, обозначая, на чьей я стороне. Но и оказавшись в одиночестве, Эмми держится независимо. Она вытягивает ноги и теперь почти лежит на моей постели. На нашей постели.
- Так что за дело? – спрашиваю.
- Мне нужен портрет, Пол. Мой портрет.
- Не понимаю… на Манхеттене полно хороших портретистов. Ты же знаешь, я…
- Твой старик. Он очень понравился Винсенту. Считай, что это его заказ.
- Винсент… это твой…
- Мой друг. Ты с ним встречался в Вест-Сайде.
- Мне показалось, что он не особо был в восторге.
Эмми полулежит, опираясь локтем на край кровати. Слышу, как побрякивают браслеты на её запястье.
- Тебе показалось. Он умеет скрывать эмоции.
Она резко приподнимается и садится. На долю секунды задерживается, поправляя топик. Слегка раздвигает ноги, и я вижу её красные трусики. В следующую секунду встречаюсь с насмешливым взглядом и опускаю глаза.
- Мы договорились?
Очень хочу сказать «нет», но киваю утвердительно. Ничего не могу с собой поделать.
- Вот и чудно.
Эмми поднимается и проходит мимо меня. Так близко, что я чувствую, как её волосы щекочут мне лицо.
- Проводишь меня?
Я вижу, как напряжена Наоми, но снова отвечаю согласием:
- Конечно.

Эмми просит спуститься с ней на улицу. Я иду по лестнице, чуть позади. Рассматриваю её руку, скользящую по перилам. Вслушиваюсь в цокот каблуков и перезвон браслетов. Иду за этой мелодией, как дикий зверь за умелым дрессировщиком. В надежде получить в конце пути свой кусок сырого мяса.
Эмми подходит к припаркованному такси. Она уже держится за ручку дверцы, но оборачивается.
- Милая девочка.
Слишком снисходительный тон, поэтому я предпочитаю промолчать.
- Я тебе сообщу о первом сеансе. Думаю, что в четверг утром. Тебе подходит?
А разве у меня есть выбор? - спрашиваю себя и киваю.
Соглашаюсь на четверг. Эмми протягивает руку, я чувствую, какая тёплая у неё ладонь, долго её не отпускаю. Мы стоим, не произносим ни слова, и молчание становится невыносимым.
Кажется, что она не хочет уезжать. Да и у меня нет желания подниматься наверх. Смотрю в глаза Эмми и угадываю в её взгляде невыносимую тоску. Недолго, какие-то доли секунды. Наваждение испаряется и она снова та самая, прежняя Эмми. Независимая и уверенная.



Глава 11. Табакерка Либермана

С прошлого четверга я зависаю над эскизами к портрету Эмми, примеряю палитру и освещение. Дон предложил сделать несколько фотографий с различных ракурсов, но Эмми отказалась. У неё достаточно времени, и она хотела бы позировать сама.

Неуёмный Либерман третий день обрывает мне телефон. В среду наступает кризис - аппарат становится для меня таким же раздражителем, как блохи для собаки, и я соглашаюсь на встречу. Выдыхаю - «да» и бросаю трубку.
Чёрт бы побрал Игоря вместе с его русофилом-ирландцем.

Маленький как табакерка кабинет Либермана напичкан предметами старины: антикварной мебелью, посудой и картинами. На полках и в шкафах – корешки художественных каталогов - разноцветные и чопорные, как шотландские гвардейцы. Несмотря на захламлённость, здесь довольно уютно.
Передо мной на столе возвышается стопка ARTisSpectrum. Этот нью-йоркский журнал выходит два раза в год и посвящён любым, даже самым незначительным движениям на рынке живописи.
- Ты как маленький, в самом деле… три дня тебе названиваю. Звоню – как в рельсу! Завтра, завтра… А у нас не так много времени, чтоб ты знал.
Либерман с первых минут пытается задавить меня авторитетом. Я не поддаюсь и он встает в позу обиженного. Знает, что после силы, первое средство – жалость или обида. С их помощью проще всего манипулировать людьми. Я продолжаю изворачиваться и в который раз жалею, что сразу не сказал «нет». Мне тяжело идти на сделку с совестью и с законом. Не потому, что я такой принципиальный, а потому что мне страшно. Либерману не привыкать. Он из той породы людей, для которых подобные сделки давно стали делом обычным.
- Пол, ну мы же договорились!
Ни при нашей последней встрече, не по телефону я ничего конкретного не обещал. Но об этом он деликатно умалчивает, а я веду себя как последний идиот: не отказываюсь, но и согласия не даю. Я вообще перестаю понимать, зачем сюда приехал. Отказать мог и по телефону. Мой приезд может означать только то, что я практически дал себя уговорить, но мне нужно ещё поломаться словно девке. Это неприятно, противно даже. Ещё более неприятно осознавать, что Либерман сильнее. Что он может вот так вот запросто меня дожать.
- Игорь, у меня работы полно, серьёзно.
Моя отговорка выглядит по-дурацки. Приехать из Квинса в Бронкс, чтобы рассказывать тут сказки о занятости. Либерман смотрит на меня поверх очков. Смотрит долго. Так долго, что я начинаю ёрзать на стуле.
- Ты чего? – спрашиваю.
Игорь снова меняет тактику. Тычет своим коротким волосатым пальцем в раскрытый журнал. Давит на алчность.
- Вот, смотри. Вот это твоя работа, – он делает ударение на слове «это». - Триста тысяч за полотно, Пол, и это не шутки!
Разглядываю фотографии. Отвлеченно говорю, что мне нравятся «Этажи», «Фуга» и «Несколько кругов», но Игорь неумолим. Он всё сводит к конкретике. Он знает чего хочет, и моя игра в «дурачка» остаётся незамеченной. Его совершенно не интересует – чего хочу я. Всегда завидовал людям, которые ставят свои личные интересы выше интересов других. Завидовал и ненавидел. Старался быть похожим и не мог.
- Эти не годятся. Почти все картины в музеях Нью-Йорка. Вот эта! Вот… сюда смотри!
Перевожу взгляд на каталог, который лежит перед Игорем. Либерман разворачивает глянцевую радугу в мою сторону, пододвигает поближе, словно миску с лакомством под собачью морду.
- «Картина с тремя пятнами» и вот ещё… «Первая абстрактная акварель». «Пятна» в Швейцарии, «акварель» в частной коллекции баронессы Тиссен. В Мадриде она не выставляется, так что… вполне подходящие варианты.
- А «Фуга»?
- Забудь.
- Чего?
- Ты ещё Марка Ротко предложи скопировать! Я авантюрист, конечно, но не настолько. Ты знаешь, сколько будет стоить «Фуга» на открытых торгах?
- Сколько?
- Тебе лучше не знать… мы сразу засветимся. Такие вещи незамеченными не проходят. И вообще… вопрос выбора оставь мне.
- А Поленов?
- А что Поленов? – делает круглые глаза Либерман.
- Ты же говорил прошлый раз – Поленов или Кандинский - на выбор.
- Поленова в частных коллекциях замахаешься искать, это, во-первых. У него и сотни работ за всю жизнь не наберётся. С его болезненной аккуратностью, он больше и не смог бы написать. В общем, наперечёт всё… а во-вторых, за Поленова не возьмёшь столько, сколько скажем за того же Кандинского. Игра свеч не стоит.
- Нет, Кандинский, это слишком, - перебиваю Либермана, но он словно не слышит меня, продолжает прессинговать.
- Да и продать Кандинского – раз плюнуть, сам знаешь. Особенно в Штатах. А в-третьих, я тебе Поленова в прошлый раз так – для примера привёл, для затравки. Он ирландца умиляет, конечно - дворик, травка, болото… но не более того. Это тебе не Кандинский с его убойным красным цветом.
- Я не знаю, Игорь… я этим никогда не занимался.
- Да брось! Проще пареной репы. Обе картины на холсте - это тебе не картон - уже плюс большой. У любого антиквара мазни начала века - пруд пруди. За полторы штуки баксов мы получаем и тряпку и подрамник. Снимаешь верхний слой до подмалёвка. Тут главное основу не подпортить… Ты слушаешь?
- Да, да…
- Ты не слушаешь.
- Да слушаю я!
Либерман машет рукой. От него не укрывается моя рассеянность. Он и причину этой рассеянности наверняка угадал. Поэтому, не хочет меня спугнуть, успокаивает. Дышит через раз, как курцхаар над перепёлкой. Тон его становится дружески-задушевным.
- Ладно, остальное я тебе потом расскажу, в процессе. У меня опыт, Пол. Богатый опыт. Ну так что?
Я слушаю Либермана и рассматриваю шедевры русского абстракциониста. Заманчиво, ничего не скажешь. Ещё две недели назад я был богом забытым алкоголиком: пил и жрал за счёт Дона, задолжал за мастерскую. А сегодня меня рвут на части, я востребован и при делах. Правда, дела мои сумрачны как январское небо.
- Дай мне ещё пару дней. Я хочу всё взвесить.
- Взвесь лучше свои яйца на ладошке. Удивляюсь, как вы ещё Америку не просрали с вашей-то расторопностью.
- Зато у вас всё быстро.
Либерман машет рукой и отворачивается, смотрит в окно.
- Да у нас тоже…
Он продолжает изучать пейзаж за стеклом, рефлектирует. Ностальгия - самая страшная болезнь. Хотя Либерман и называет себя космополитом, я подозреваю, что это всего-навсего бравада. Он как дерево, которое до поры до времени обнимало корнями высохший, но такой привычный грунт. И листья на нём были маленькие, редкие, но такие настоящие. Затем его выкопали и перенесли на благодатную почву, и дерево это теперь сохнет изнутри, черствеет. И всё-таки выживает, тянется к небу. Через какое-то время оно и листья синтетические выпускает и в рост идёт. Только ни плодов, ни тени от него уже не будет никогда.
Вот Дон – другое дело. Он и здесь свой и в китайском квартале. Если китайцы или латиносы ещё могут приспособиться, то русскому везде плохо, будь он хоть трижды еврей. И ни связи тут не помогут, ни деньги. Вроде и тепло и сытно и сухо. Живи – не хочу. Но они как перепуганные жабы, которых выкинули на асфальт. Тянет их в родное болото, не могут без запаха застоявшейся воды.
Я пытаюсь разобраться в сумасшедшей свистопляске красок на квадратном полотне «Фуги».
Тайм-аут закончен, и Игорь снова включает прессинг.
- В общем так. Ответ мне нужен уже завтра. Да или нет – решай. У меня дел по горло. Будешь это ты или кто-то другой – мне в любом случае нужно документы под полотна готовить. А это время… и деньги. Так что, завтра крайний срок.
Либерман поворачивается ко мне, нависает как паук над мухой и упирается в стол своими поросячьими руками, растопыривает пальцы-сардельки.
- Заметь, я рискую своими деньгами и репутацией, а ты чем?
- При чём здесь твоя репутация, если ты собираешься всё бросить и свалить сразу после сделки?
- Тем более. Я рискую ещё и своим привычным укладом жизни, а для меня это немало значит, поверь.
Он прав, я почти не рискую. Почти. Но если дело дойдёт до разбирательства в суде, Игорь потянет меня за собой. А то и подтолкнёт впереди. Интересно, сколько он получит со сделки? Три, четыре миллиона, если не все пять. За эти деньги может себе купить привычный уклад в одной из стран третьего мира.
- Ладно, я тебе завтра вечером позвоню… скажу точно, - обещаю я.
- Днём. Днём позвони.

Сегодня третий сеанс с Эмми, мне не терпится поскорее вырваться из паутины Либермана и мчаться в мастерскую. Я ещё раз клятвенно обещаю, что завтра дам ответ, жму потную ладонь Игоря и выскакиваю из кабинета-табакерки.




Глава 12. Четверг. Последний шанс

За время пребывания в лагере у меня появилась привычка вставать ни свет, ни заря. Каким образом это удаётся, не знаю. Будильника здесь нет, потому что нет понятия времени, но какая-то дурная сила поднимает меня каждое утро. Обычно я валяюсь в постели, но сегодня не могу просто лежать и бездействовать. Наверное, моя активность обусловлена долбанным местным распорядком, под которым я имел неосторожность оставить свой автограф.
Сколько сейчас… три, четыре утра? Ни в одной из комнат моего пристанища нет часов. Если раньше у меня и были сомнения по поводу здешнего распорядка, то после плясок в Зелёном театре, я с уверенностью могу сказать, что местные выполняют его неукоснительно. Всё это немного напоминает игру, но предательский страх нет-нет, да и пощекочет, потянет за жилы. А это здорово отравляет жизнь.
Я варю кофе, запасы которого в кухне неистощимы, подхожу к окну и изучаю сонный лагерь. Думаю, как бы поэффективней использовать свой последний шанс. Я напортачил – факт. Только попытка побега чего стоит. Но ведь не станут живому человеку из-за этого ломать ноги, в самом-то деле! Ай-яй-яй, я позволил себе ослушаться! Ладно, нужно успокоиться и подумать - что ещё можно мне инкриминировать? Истеричную Александру с её коленками? Драку в баре? В этом моей вины нет. Конечно, бежать из лагеря было неосмотрительно, но ведь я хотел всего лишь позвонить. По закону даже пойманный карманный воришка… да что там воришка – маньяк имеет право на звонок! Всего один звонок и я бы успокоился. И терпеливо ждал, когда меня не заберут коллеги из Сантьяго. А пока суд да дело жрал бы размазню по утрам, плясал в театре, посещал поэтические вечера и резался в карты…
В который уже раз вспоминаю слова Сэма, который вовсе не возражает против того, чтобы переломать мне конечности. Вот сука! Я холодею при одной только мысли об этом. Мне мерещится хруст костей. От страха начинают чесаться голени и поджиматься яички. Успокаиваюсь, уговариваю себя, что в запасе есть ещё день. Теперь мне смешно и страшно одновременно. Как в детстве, когда уносишь ноги с чужого яблочного сада, перемахиваешь в кромешной тьме через ограду, слышишь за спиной торопливое пыхтение преследователя, но тебе хочется смеяться, кричать. Кричать непонятно от чего больше, от страха или от восторга. И я снова испытываю желание бежать отсюда к чертовой матери. Желание настолько сильное, что всё тело начинает зудеть. Какой уж тут сон?
В который уже раз за утро готовлю себе кофе. В гостиной взгляд цепляется за портрет женщины, который привлёк моё внимание в первый день. Абстракция на этот раз приобрела реалистичные формы, ожила. Глаза показались мне невероятно знакомыми. Всего на секунду. Где я мог видеть это лицо?
Через прозрачную занавеску смотрю на лагерь, и в голову приходит крамольная мысль о коммутаторе. Несколько раз за утро я с ней боролся, но теперь она прочно уложила меня на лопатки.
«Четверг – последняя возможность что-либо исправить». И я решаюсь. Четвертый пункт местного распорядка я понимаю по своему, отбрасываю сомнения и выхожу на улицу. Уж я сегодня сделаю всё возможное, чтобы выровнять ситуацию.
Говорят, что самый крепкий сон перед восходом солнца, но на всякий случай я обхожу бунгало Сема на приличном расстоянии, и подбираюсь к дому управляющего со стороны леса. На окнах нет решеток, но они довольно высоко от земли. Чтобы заглянуть, нужно ухватиться руками за подоконник и подтянуться.
Я восстанавливаю в памяти расположение комнат. Это спальня – за неплотными шторами я слышу сопение супружеской пары. Следующее окно ведет в детскую, здесь совсем тихо. Дальше кухня, за ней гостиная. Тут тоже ни единого звука.
Прижимаюсь спиной к влажным стенам и перевожу дух, перед тем как завернуть за угол, и зайти со стороны крыльца. Там последнее окно, именно туда мне и нужно. Осторожно выглядываю, осматриваю лагерь и центральную аллею. Никого.
Воздух постепенно светлеет, окрашивается в бирюзово-молочные утренние тона. Мне нужно преодолеть шагов пять, шесть. Самый опасный участок пути. Меня хорошо видно с аллеи и если охрана не спит…
Глубоко вздыхаю и выхожу из укрытия. Отсчитываю шаги – один, два, три… осторожно толкаю раму, и она легко подаётся. Чересчур легко. Спохватившись, стараюсь её удержать, но уже поздно. Приседаю в ожидании грохота падающих на пол цветочных горшков или звона разбитого стекла. Черт, я ведь не догадался осмотреть подоконник! Ругаю себя, на чём свет стоит. На моё счастье рама только недовольно скрипнула и уткнулась в занавеску. Не теряя времени, подпрыгиваю, хватаюсь руками, подтягиваюсь. Отталкиваюсь ногой от стены и вот я уже в комнате, мягко спрыгиваю на пол. Осматриваюсь, привыкаю к полумраку.
Письменный стол, стулья, шкаф со стеклянными дверцами – всё это малоинтересно. То, что я ищу, находится в углу комнаты. Старомодная металлическая конструкция, обшитая эбонитовыми пластинами. Ничего не скажешь, цивилизацией тут и не пахнет. Всё предельно скромно: две сигнальных лампы, наушники времен Эдисона, микрофон и тумблер вызова. На панели одно неподписанное отверстие для штекера и один шнур.
Выбора у меня нет, но оно и к лучшему. Чего я ожидал? Кучу линий на Москву, Куэнку или Кито? Хотите поговорить с женой, Саша? А может с коллегами? Скорей всего это выход на телефонный узел, который и соединит меня с внешним миром.
Я сажусь за коммутатор, цепляю наушники и придвигаю поближе микрофон. Штекер до щелчка входит в отверстие, я нажимаю тумблер. Зажигается контрольная лампа, и я невольно вздрагиваю, настолько она яркая. На долю секунды комната наполняется кровавым светом и снова погружается в темноту. Я жду, вслушиваюсь через наушники в еле различимый шепот телефонной паутины. В надежде, что вот сейчас услышу женский голос, который произнесет что-то вроде - Hola, estoy escuchando. И это прозвучит по латиноамерикански томно, с придыханием. А может быть наоборот, с перчинкой в голосе.
Время идёт, но ничего не происходит. Никаких девушек телефонисток, никаких голосов. Становится жутковато. Я повторяю вызов, и комната опять окрашивается красным.
Внезапно в наушниках раздается щелчок, и хриплый мужской голос произносит по-испански:
- Слушаю.
- Доброй ночи, - отвечаю я, - это телефонный узел?
Из наушников только молчание. Как мне кажется – недоумённое. А может, я сам себя накручиваю.
- Мне нужно связаться с…
Москвой? Нет, какая к чёрту Москва?! Они возможно даже не знают где это.
- Гуаякиль, пожалуйста. Если можно соедините с номером…
Я осекся. Тишина в наушниках говорила красноречивее слов. На том конце провода явно не ждали звонка, не понимали что происходит. Мне пришло в голову, что линия ведет на пульт охраны, и в эту секунду мясники Сэма уже в двух шагах от бунгало. Меня разрывает на части страх. Я хочу всё бросить и бежать, но не могу сдвинуться с места. Нет, это не охрана, успокаиваю себя. Я почти в этом уверен. В следующую секунду из наушников вылетает дребезжащий фальцет:
- Кто это?
Голос мне незнаком. И в этот момент я вдруг реально осознаю, что мой собеседник очень-очень далеко. Нет, это даже не узел связи где нибудь в Кито. Мой абонент находится гораздо дальше. Даже не знаю, как сказать - по ту сторону мира, с изнанки сознания. Он просто нигде! Я настолько напуган, что не имею сил выдернуть штекер и оборвать соединение. Меня сковал липкий, неведомый доселе страх.
- Сэм, это ты? – снова звучит в наушниках и это выводит меня из ступора.
- Да, - отвечаю я, стараясь насколько возможно сымитировать голос управляющего. Получается отвратительно.
Наступает пауза, и я чувствую, что меня как будто сканируют. Просвечивают рентгеном, выворачивают наизнанку каждый сустав и каждую клетку. Довольно продолжительная пауза, после которой я снова слышу голос всё того же человека, но теперь он говорит не фальцетом, а бархатным баритоном. Да так тихо и ясно, как будто звуки идут не из наушников, а человек этот склонился надо мной и шепчет в самое ухо:
- Назови своё имя.
Я выдергиваю шнур и поднимаюсь. Почти сразу загорается красная лампа и из утробы адской машинки доносится пробирающий до костей зуммер. Идёт ответный вызов, нетерпеливый и громкий. Занавески, потолок, стены – вся комната снова окрашивается в кровавое марево. Бросаюсь к окну и, распахнув створки, вываливаюсь на улицу, где уже совсем светло.
Оказавшись на земле, в два прыжка исчезаю за углом. В доме проснулись. В распахнутое над моей головой окно я слышу, как Сэм шаркает по коридору, проходит в комнату с коммутатором. Хлопает дверью и чертыхается. Я нахожусь в нескольких шагах от открытого окна, во мне борются любопытство и страх. Я остаюсь, чтобы подслушать разговор.
- Да, – голос у Сэма глухой спросонья, - что?
Долгая пауза, и снова голос Сэма:
- Нет, я спал. Но, послушайте… это недоразумение. Никто не мог… Возможно, что-то на линии…
Какое-то время Сэм молчит, выслушивает, как его отчитывают, затем продолжает:
- Я понимаю. Но, послушайте… Нет, я обязательно прослежу… обещаю. Мы примем меры, да.
Интонация у него извиняющаяся, он сильно напуган. Сэм закончил разговор, подошел к распахнутому окну. Прошептал еле слышно несколько слов, из которых я разобрал только «чертовщина» и «устрою».

Через несколько секунд я уже шагах в двадцати от дома управляющего. Сэм кричит, и голос его далеко разносится в неплотном утреннем воздухе.
- Сюда! Сюда!
На центральной аллее слышен топот ног. Из-за стены соседнего бунгало мне не видно, кто там, на дорожке. Скорей всего, половину посёлка уже подняли на уши. И мне нужно как можно скорее линять с места преступления.
Слева непролазная поросль колючих кустов, справа одиноко стоящий дом, за которым я и прячусь. Кажется, здесь обитает семейство ботанов во главе с профессором Питером. Интересно, они тоже участвуют в моей поимке? Вряд ли. Скорей всего продрали глаза и не могут понять, что к чему, откуда столько шума. Обхожу дом со стороны леса, и в этот момент слышу за стеной крик. Женский крик, от которого лютым холодом выжигает мои внутренности. Я не могу сдвинуться с места, слышу, как на половые доски падает что-то очень тяжелое. Делаю несколько осторожных шагов в сторону леса, и в тот момент, когда я достигаю кустарника, из дома снова доносится крик и топот босых ног. На этот раз кричит ребёнок. Секунду борюсь с желанием ворваться в дом и выяснить причину криков, но разум подсказывает – не лезь. Скорей всего, это ловушка. И я ныряю в темноту леса.
Продираюсь через кусты, по лицу хлещут тонкие колючие прутья, падаю в густую траву и замираю. Вижу, как по тропе к дому Сэма бежит Боб, с противоположной стороны лагеря туда же спешат двое охранников. Вся эта толпа бунгало профессора игнорирует. Значит, ничего страшного там не произошло. Может быть, ребенок просто увидел дурной сон. Я больше не думаю об этом, меня гораздо больше занимает Боб, Сэм и его мясники.
Управляющий жестикулирует, о чём-то рассказывает Бобу. Сэм машет охране, те мгновенно останавливаются, спешат в обратную сторону.
Ну всё, я пропал – делегация в полном составе направляется к моему бунгало. А чего я ждал, собственно говоря? Что меня тут на руках будут носить, как чемпиона по залётам?
Переворачиваюсь на спину, бессильно хватаю руками высокие стебли, вырываю их с корнем и чувствую горький аромат умирающей травы. Смотрю в светлеющее небо и представляю картину: Скамья подсудимых, или нет – позорный столб! Я привязан к нему спиной, плечи выкручены, в глазах скорбь и сожаление о содеянном. Боб произносит заключительную речь:
- За незаконное пользование коммутатором, побег, драку в баре, постоянную ложь и оскорбления в адрес жителей посёлка… подсудимый приговаривается к лишению обеих ног.
Снова мои голени пронизывает неприятный зуд.
Половину розовеющего неба над моей головой закрывает женский силуэт, в котором я безошибочно угадываю Беллу.

(продолжение следует)

bezbazarov

2016-08-24 19:19:11

ни фига я не понимаю в живописи, ну тоесть вовсе
ну типо Васильев и его Старик с Филином нравится
а Шагала сам могу нарисовать штук 10 за вечер, ещё и поярче получится.
поэтому Кандинский, то да сё...
читается затая выдох.
экие тонкости.
но надо читать цылеком, это моё убеждение.

vpr

2016-08-24 20:11:40

Я пробовал закосить под Кандинского. Говно получается
даже под Малевича не закошу

однако ждем продолжение

anatman

2016-08-25 08:49:23

не, под Малевича косил както, неплохо получилось
тока ручка шариковая синяя была, а в остальном похоже вышло
лет 20 назад видел в одной частной галерее закос под Малевича, исполненный черной икрой. по углам было слегка обколупано, а в ходе вернисажа обколупанность возрастала.
ЧК из икры тоже оказался концептом - социологическим
*я не отколупывал, килянус!*

bezbazarov

2016-08-25 23:17:33

а рядом закос под Айвазовского - инсталляцыя из вотки с пивом.
не, там шампанское подавали и текилу.
в целом это был закос под Босха.

однако флудим...
а на самом деле ждем продолжения.

vpr

2016-08-26 09:31:56

заслал.

Щас на ресурсе: 274 (1 пользователей, 273 гостей) :
Француский самагонщики другие...>>

Современная литература, культура и контркультура, проза, поэзия, критика, видео, аудио.
Все права защищены, при перепечатке и цитировании ссылки на graduss.com обязательны.
Мнение авторов материалов может не совпадать с мнением администрации. А может и совпадать.
Тебе 18-то стукнуло, юное создание? Нет? Иди, иди отсюда, читай "Мурзилку"... Да? Извините. Заходите.