Призрачная серая фигура зацементела болезненной проекцией на обшарпанном кафельном экране - выплевывает во влажный сумрак ванной непрожеванные фразы, бормоча на примитивном с пробелами и косвенными временными перепадами - слова повисают в воздухе, как осеннее дыхание - все покрыто мягким серым металлом, подобным холодному расплавленному олову, медленными словесными осадками.


Отражения. Лица с той стороны стекла. Обтянутые кожей черепа. Лицо. Да, лицо: этот странный объект, который вы каждый день пристально изучаете на предмет едва уловимых изменений - складок, морщинок, отметин неумолимого времени - красоты и уродства - а я вот думаю, хватит ли мне смелости взглянуть в этот ненавистный психоскоп еще раз? Не знаю. Я видел достаточно лиц. И ни разу не видел своего. Настоящего. Сколько бы не пялился в чертово зеркало...


Там вы прячетесь, захваченные отражением. Многие из тех, кого я знал, в дешевенькой шведской стекляшке, прямо под потолочным вентилятором. Ну, может - я надеюсь на это - одного, двух самых ненавистных, я и потерял на рассвете, в порыве зловонного утреннего ветра с залива, где в нечистотах раздраженно рыскают крикливые помойные чайки. Принес этот ветер сюда, на фальдах посеревшего от работы и времени пальто, в дырявых его карманах. В реальной жизни эти потерянные мной либо меня забыли, либо...
Изъеденный термитами пол прогибается под ногами, рыхлый и гнилой. Тощий, оборванный альбатрос разевает свой грязный клюв и мучительно выкашливает недопереваренный пух какого-то растерзанного им животного, скребя крылом по ржавой железной крыше. Девять вечера. Я открываю мягкий металлический кран, склоняюсь над раковиной и плещу вытекающим холодным припоем себе в лицо. Я ощупываю лицо руками - оно гладкое, как галичный окатыш, размытый агленью образ.


Я стер в памяти все его черты, обрезал линии, отшлифовал углы. Разгибаясь, чтобы насухо обтереть его полотенцем, я задеваю макушкой какой-то предмет, повисший на длинном перекрученном проводе - это старая мертвая лампа накаливания, с вольфрамовой нитью, она мертва, потому что я не меняю лампочки в своей квартире вот уже сотню лет. Хожу здесь, дрожа в наброшенной одежде, глаза ловят точки света, проникающие внутрь сквозь открытое окно спальни. Тяжелые занавески хлопают на ветру с той стороны как военные флаги. Куски габардина искрятся микроскопическими серебристыми пробоинами. Я еще не знаю, но мое время здесь отрабатывает свои последние песчинки.


Руки, пустые от голода, на выдохшемся вечернем столе, разбитое о волнолом лицо - боль долгого антракта перед мучительным, как казнь, выходом на сцену. Погасшие глаза, будто на старом желтеющем фото - буро-фиолетовая память о настоящем времени. Прошлое зашито в клетку беспамятства, спрятано в тусклом отражении. Я сбежал из него, прихватив с собой резкий электрический запах терминальных рамок в зоне досмотра заштатного аэропорта - само по-себе это место уныло, как увлажненные земли. Это все, что осталось. Последний турникет остался в том измерении, как дыра в заезженной кинопленке 20-х годов. Желтеют газетные строчки, метаморфоза завершена. Самолет таранит небо заостренным корпусом, печатая позади себя инверсионный след, прямой, как вопрос с пустырей оставленного навсегда города. Там, в тупиковых металлических проулках, не нашел на него ответа.


Время от времени призрак брошенной жизни прилипал к гортани, протиснувшись в интервал между словами в каком-нибудь праздном разговоре, как мертвая почтовая открытка, как просроченный полдень и мусор, как пепел. Я думал, что выкашлял эту дрянь тогда, в одноразовый бумажный платок, что дала мне какая-то крашеная старуха на коротком проходе со своего места в хвост самолета и спустил его в унитаз. Мне казалось, я добровольно забыл обо всем старом тряпье...


Он сказал мне, что может устроить в дальние места... есть дом в Пальма Пальмиллье, глинобитная вилла на окраине... волшебная улица... дружелюбные соседи приглашают на куриный кус-кус и прочие маррокканские деликатесы... буравящий взгляд бледно-голубых глаз... в руках у него была бумага на обмен, тяжелая и плотная, как область низкого давления.


"Вперед к испанскому соблазну, амиго. Есть хорошее место для посадки на этом увечном корабле".


Надо рубить швартовы.
Сначала был промышленный центр, допрашиваемый по сто шестьдесят девять один, старая песня, стремнина раскручивается на полную катушку, свидетели в мгновение ока меняют свой зыбкий статус и переходят в разряд подозреваемых. Вырвался тогда из порочного круга, как из дурного оцепенения - обрезал все линии. ОТНЫНЕ я ухожу.


Потом... От кого я убегал потом? Не от тебя же, в самом-то деле. Или десятимиллионный город все-таки умудрился стать для нас слишком тесным? Спустя девять лет, в ином времени, ином пространстве наши линии пересеклись и запутались, словно провода во взрывной машине - слишком опасно, слишком тесно. Мне снова пришлось резать по-живому. Исчез из поля зрения. Твое лицо в зеркальном отражении никогда больше не выходило на первый план, иногда просто терялось за десятками других лиц. Но всегда присутствовало - я чувствовал это присутствие каждый божий день - сначала - ледяным ожогом, много позже - просто металлическим холодком - в своем животе. И вдруг, в какой-то момент, за четыре тысячи километров я ощутил, как мятный леденец, прилипший к его пустым стенкам...


... растворился.


Девять вечера. Я стою в темной ванной, склонившись над раковиной - оба крана открыты - плескаю водой себе в лицо, боясь посмотреть в зеркало и увидеть или НЕ увидеть там твое призрачное отражение. Я медленно закрываю краны, шарю рукой по кафельной стене в поисках полотенца и нащупав в темноте зарываю в него свое лицо. Так, минута за минутой проходит целая вечность.


Наконец я собираю всю оставшуюся волю в кулак, резко распрямляюсь и...
Тебя там нет. Никого больше нет. В нем только я. Я один.
Осталось последнее. Вешаю полотенце на крючок, иду в спальню и набираю международный номер. Долгие гудки в трубке.


- Алло?


Слава богу...


- Привет, это я. У тебя все в порядке? Только не прикалывайся, знаю, это не самая удачная мысль звонить тебе после всего, что...


- Кто это?


- Ты что, не узнаешь голос?


- Вы ошиблись.


Короткие гудки. Ту-ту-ту-ту...


Я кладу трубку на базу.

Прошлое больше не гонится за мной. Я перестал за него цепляться.

Со мной, с ней теперь все в порядке.

И я наконец могу вернуться.