Кабы Фройд знавал пупса Тимошку – о-о-о! Ему жутко любопытно было бы поковырять в тимошкиных полушариях. Возможно, доктор в них ничего не нашёл бы – или даже нашёл ничего… Так или иначе, его захватило бы такое раздражение, какое вспыхивает, когда одни и те же мысли жужжат в нас опять и снова. И вдруг вываливаются снегопадом на поля, посреди которых высится торговый центр "МЕГА".
      Тимошка как раз поёживался у дверей центра, запрокинув голову. Снежинки сыпались на высунутый язык, а бетонная дура "МЕГИ" нависала над пупсом и всеми окнами усмехалась ничтожеству людишек.
      – Коробочка! – воскликнул Тимошка и пустил длинную струю пара.
      Салоны часов CASIO и Romanson, пиджаки от Calvin Klein и рубашки от Valentino, кожаные ботинки и экипировка для спорта, тренажёры и "Евросеть" – всё это Тимошку занимало не очень. Внимание завлек лишь супермаркет продуктов.
      Пупс миновал рефрижераторы с пивком, полки с лапшой, сырами, кефиром и очутился посреди овощей. Оглядев томаты, он надул щёки и зарделся. Тронул мизинцем луковицу и поморщился. Нахмурил брови и на глаз измерил кабачок. Обиделся: "Сука ты длинный".
      Взгляд Тимошки пал на целлофановые мешочки с картофелем.
      – Картошка как борода! – заявил пупс авторитетно. – Сама растёт.
      У прилавка с сухофруктами нагнулась и читала ценник тётка в шубе. От тётки попахивало шубой, духами и чем-то ещё: мохнатым, липким и жарким. Тимошка всосал воздух, обмер и вылупился на тётку. Влюбленная улыбка перетянула лицо, глаза зажмурились, а язык вывалился и потёк на пол. Сердце зачавкало.
      Тётка заслышала чавканье и обернулась. Увидев тимошкину рожу, вскрикнула и с кудахтаньем засеменила прочь.
      Тимошка протянул руки и жалобно выдавил:
      – Ооооо!
      Повесив нос, он поплёлся в отдел хозтоваров. Шатаясь между антистатиками, освежителями воздуха и пачками со стиральными порошками, пупс разбирал надписи: "Лана", "Зева", "Зубы". Постепенно это начало затягивать.
      – Мыло хозяйственное, – прочёл Тимошка на упаковке.
      Задумчиво пошлёпал губами:
      – Так и я!.. Я ведь тоже хозяйственный!
      Он уселся под стеллажом с вёдрами и прищепками и отправился на дачу.
      Дача у Тимошки была знатная: обступленная рябинами, чьи ветви напоминали нервы; почва походила на липкую плоть, а небеса – на кожу. Тимошка принялся выпалывать сорняки на грядках веселья, и ему стало потешно и щекотно. Окатил из шланга тыквы всепрощения – и прослезился. Морковка похоти не поддалась, и Тимошка сорвал огурец гортанобесия, с вожделением замычал, зачавкал.
      Старичок шаркал по отделу хозтоваров и заметил пупса. Тот сидел на полу и пускал слюни. "Экий ты болезный", – подумал старичок и всхлипнул.
      Наконец Тимошка возвратился с дачи и побрёл гулять по коридорам "МЕГИ".
      Чем дальше Тимошка топал, тем глубже погружался в такие места, тайные пути к которым могут объявиться где угодно. В трущобах мегаполисов, посреди заброшенной промзоны, под трубой теплотрассы или даже в библиотеке имени Якова Отрыжкина.
      В конце коридора мигала вывеска: "Бар Под яйцами грешного негра". Прыснув, Тимошка навалился на дверь, которая отворилась как тяжёлая женщина лёгкого поведения.
      За столиками глушили водку бандюки, пираты и шлёндры. У стойки топтался бармен с пижонскими усиками и взглядом, в котором томился скотомогильник. Тимошка внимательно стал изучать прейскурант пойла: "горилка", "перцовка", "сбитень", "перечень"… – и уже решил, что ничего лакомого здесь не водится, как вдруг обнаружил в углу аппарат.
      Пыль и ржавчина покрывали штуковину с надписью: "Млечные коктейли от деда Косьмы".
      – Вот! – Тимошка ткнул пальцем в сторону аппарата. – Коктейля мне!
      Бармен удивлённо глянул на пупса, на аппарат, снова на пупса и подступил к штуковине. Поскрёб в затылке, развёл руками. Открыл крышку и зажал нос, отпрянул.
      Из аппарата выпорхнули пушистые бабочки, забились о плафон.
      – Коктейля мне, коктейля!! – требовал Тимошка, стуча кулаком по стойке. – Да поживее!!
      Бармен пожал плечами, закрыл крышку и боязливо надавил на кнопку. Аппарат зажужжал и затрясся, как бражник-индус, восхваляющий Шакти.
      Краник с хлюпаньем выплюнул белёсо-зелёные сгустки в стакан.
      – Сто сикелей, – объявил бармен.
      Тимошка взял стакан, наморщил нос и слизнул комок. Почмокал:
      – Сахару маловато!
      И вывалил содержимое в себя.
      Довольный, он потопал на выход, и тут в пузе забормотало. Тимошка икнул, выпучил глаза и кинулся на дверь. Грохнувшись лбом, свалился, встал, открыл и вылетел вон.
      Коридор змеился, как кишечник, полный глистами, орешками и ядовитым газом. Пупс с зеленоватым отливом нёсся, сшибая прохожих, и всё дальше уносился в зловонное чрево божества изобилия.
      Лампочки рыгали светом на кирпичные стены с ошмётками штукатурки. В стенах ржавели решётки, под ними пузырились лужицы слизи. Звенели цепями прикованные азиатки – мавры хлестали их плётками и гоготали.
      Тимошка ворвался в туалет и чуть не шлёпнулся в растёкшуюся у входа блевотину. На ходу спустил штаны и вломился в кабинку. Из задницы вдарил фонтан.
      Дерьмо брызгало на пол, стены и потолок. Но больше всего попадало в лицо амбалу, сидевшему на унитазе.
      Задница опустела, и Тимошка, утомленный, захромал к раковине. Вымыл руки, сполоснул лицо, подудел в ноздрю. На плечо упала тяжёлая ладонь.

      Метель бушевала на ночной улице. Комья снега неслись мимо прожекторов, залепляли стёкла. Пупс бежал по сугробам в расстёгнутой шубе, с шапкой на глазах и без штанов. Спотыкался и падал.

      Во мраке высветился жёлтый прямоугольник. В нём замаячил силуэт бабы с подносом. Продрогшие, с мокрой шерстью, к бабе припустили псы. В воздухе пахнуло варёной говядиной.
      Кости из борща полетели в снег, поднялся пар. Собаки набросились на лакомство, как стая волчар на недотёпу-туриста. Одни урывали кость и смывались в ночь, другие бились за крупный мосол, рыча и лая. Баба умильно вздохнула и захлопнула дверь. В этот миг из тьмы появился Тимошка с вывалившимися глазами.
      Раздался душераздирающий вой.

      На утро, выйдя на крыльцо покурить, повариха обнаружила на снегу растерзанных псов, пятна крови и обглоданные кости. В центре месива голой задницей на снегу сидел розовощёкий пупс и облизывал пальцы.
      Баба нахмурилась:
      – А ты чего тут?.. Чего трёшься?!
      Тимошка сглотнул и ухмыльнулся.
      – А ну, марш отсюда!! – скомандовала повариха и погрозила кулачищем.
      Тимошка прыснул в ладошку.
      – Экий ты бедный, – вдруг сжалилась баба и поплелась в горячий цех – вынуть из борща шмат свинины.
      Вернувшись, покормила пупса с руки.
      С той поры Тимошка поселился за столовой "МЕГИ", между трансформаторной будкой и мусорным контейнером. Повариха подкармливала пупса мясом, и тот был ей благодарен. Даже, пожалуй, испытывал к ней нечто большее. Но если бы доктор Фройд мог заглянуть в его мозг и увидеть ворочавшееся там, то непременно сошёл бы с ума и обгрыз кожу с ладоней, запив боржоми и закусив фалангой большого пальца.