Польские старшеклассники в дорожных светоотражающих жилетах призывно машут руками в сторону полупустого еще в это время паркинга. Поворачиваю на стоянку. Паркуюсь без труда. Благо мест еще полно.
Оказывается, вход в массовую душегубку до десяти утра свободный. Будь мы чуть позже, пришлось бы отдать больше ста злотых. А тут повезло. Ну да ладно.
Под узнаваемой чугунной надписью о том, что работа освобождает, гроздьями фотографируются улыбчивые и любознательные китайцы. Их также много около кирпичной стены, где семьдесят лет назад расстреливали провинившихся. Они выбирают ракурсы получше и судорожно наводят резкость своих объективов. Целятся.
Зачем это нужно китайцам, думаю я и зачехляю фотоаппарат. Фотографировать тут категорически не хочется.
Горы уродливых ножных протезов, россыпи облезлых зубных щеток, очков с полукруглыми дужками, безопасных бритв, прочей нехитрой домашней утвари. Все это напоминает биеналлевскую модерновую инсталляцию. В реальность происходившего тут не верится.
Бесконечные ряды черно-белых фотографий на стенах вдоль длинных барачных коридоров. Я вглядываюсь в глаза людей в полосатых одеждах. Многие из них похожи на моего давно умершего дедушку Йосю. Пытаюсь в них отыскать страх, ужас, безысходность. Ставлю себя на их место. Что-то неприятно ухает где-то внутри меня.
Догоняю группу израильских школяров. Государственные флаги наброшены на спину и завязаны аккуратным узелком под подбородком у каждого из них. Синие шестиконечные звезды криво отражаются в полированном стекле смертельной экспозиции. С обратной стороне стекла они же, магендовиды, но уже выцветшие и тусклые. На повязках тех, кого стадами сгоняли в краковское гетто. Мне понятен весь символизм происходящего, но почему-то становится неловко. Я замедляю шаг, умышленно теряю израильтян из вида.
Толпы разношерстных и разноязыких туристов снуют во дворах между кирпичных бараков, в суетливых попытках найти уцелевшую газовую камеру и непременно крематорий. Иначе, зачем сюда было ехать.
Я уныло плетусь в сторону выхода, оставляя орудия массового истребления без своего внимания. Выхожу к стоянке.

Польские подростки все так же машут руками в сторону заполняющейся парковки.
- Пап, а зачем им это нужно? – спрашивает меня дочь, кивая в сторону парковщиков в люминесцентных жилетах.
Они ровесники, наверное,эти краковские школьники и моя дочь.
- Понимаешь, - отвечаю я, - они волонтеры, и работают тут по велению своей души, совести. Ведь, понимаешь, дочь, европейцы всегда заботятся о своем предназначении на земле и месте в современном обществе. Они как бы отдают этим дань старшему поколению в благодарность, тксзать… - закругляюсь я.
- Мммм, понятно, - слышу я в ответ от своей несознательной дочери.
Выруливаю обратно к выезду. Поляки бегут ко мне и машут руками в противоположную сторону. Понятно, выезд с другой стороны. Что ж, удобно, думаю я. Чтоб не смешивать транспортные потоки.
На противоположной стороне стоянки полосатые шлагбаумы. В будке около шлагбаума толстый поляк в серо-зеленой униформе. Он берет с меня двадцать злотых за парковку. Нет тут никаких волонтеров. Дочь улыбается уголками губ в отражении зеркала.