* * *
– Уснул, дядя? Здесь «ночник», а не зал ожидания!
Ржёт, сосунок. Слишком уж доволен собой, решил Макаров, с трудом разлепляя веки.
Оно и впрямь, пора восвояси. Музыка не проблема, таксист после суток под работающим трактором уснёт. В неугомонном «Путилове», размышлял Макаров, раскуривая последнюю сигарету, взятую из скомканной пачки «Кэмел» – в этом идиотском «ночнике» сыщутся, конечно, и другие козлы «за сорок», но девочки на них поведутся только «за двести». Докурив, сорокатрёхлетний таксист на аренде Гриша Макаров опрокинул в себя, словно микстуру, неопределённо-сиреневый коктейль и вышел на улицу. Гирлянды мелких лампионов слепили, но не освещали, и оттого за крыльцом лился утренний сумрак. Стоило сойти по ступенькам – бац! Кто-то, летящий следом, въехал Григорию под лопатку и рухнул в лужу. Ну, я тебе прочищу слуховой аппарат…
– Ёж твою медь!
Обернувшись, Гриша обнаружил плотную девичью фигурку, растянувшуюся на асфальте без признаков двигательной активности. Распознав, что девочка молода и недурна собой, Макаров осмотрелся по сторонам – никто не спешил на помощь. Кряхтя, кое-как приподнял её, пошлёпал по щекам. Девочка сонно улыбнулась и сказала:
– Идём быстрей! Я сейчас описаюсь.
«Дилемма, – вздохнул таксист. – Куда идти-то?»

– Адрес у тебя есть, земноводное? – спросил Григорий, не обинуясь: с девочки текло, как с прохудившейся крыши.
– Постой, я пописаю. Можешь не смотреть, – кокетливо ответило земноводное.
Пожав плечами, Гриша отвернулся. Послышалось «о-ой!», снова всплеск, и, обернувшись, таксист обнаружил, что девочка, выпирая попой из полу-спущенных брючек свободного покроя, шлёпнулась в осеннюю лужу. Некоторое время она возилась, пока не встала на четвереньки. К шлепкам по грязи добавились журчанье струйки и невнятное оханье. «Вот горе моё, куда тебя деть? Ни один таксист не возьмёт. И я бы не взял», – резюмировал расстроенный Гриша. Вывод был очевиден, но ясности не прибавил. Ко всему, зрело внутри Макарова странное ощущение, что девушка ему знакома.

Чиркнув колёсиком зажигалки, он осветил её лицо: нет, не припомню.
Между тем незнакомка, охая, вздымалась из лужи, и лик её был ужасен. Яркая осенняя грязь противоборствовала с макияжем, обращая девичье личико в маску индейца, вставшего на тропу войны.
– Ладно, чёрт с тобой. Ко мне пойдём, тут недалеко, – сказал Макаров, прощаясь с возможностью отоспаться.
– А ко мне нельзя? – спросила то ли девочка, то ли виденье. – На сорок втором трамвае шесть остановков, и-и… только маму не разбудите!
– Трамвай, деточка – это общественный транспорт! А общество спать предпочитает… в четыре утра, – угрюмо отозвался Гриша. Ухватил даму за перепачканный карман чего-то вроде длинного кардигана и поволок в неосвещённый тупик.

– Эй, дядя! Пивом не угостишь? – послышалось из тьмы.
Под неработающим фонарём топтались смутные тени. Трое-четверо, оценил Макаров. Он уже раскрыл рот, желая мягко сформулировать отказ, но дама вдруг опередила:
– Вы что, уроды – говном несвежим объелись? А ну, бегом, обратно на свиноферму!
Тени удовлетворённо заухали, словно встретили пивную цистерну.
И бросились на Макарова.

Ночное зрение, с точки зрения обывателя – блажь и неуместная роскошь.
Однако в некоторых профессиях проблески никталопии не излишество, а способ примириться с реальностью. Таковы, например, пограничники. Или сторожа, страдающие избытком воображения. Или таксисты, за кошельками которых неустанно ведёт охоту любая ночная шваль. Зайдёшь по нужде за кустик, а там тебя бродяга поджидает с заточкой…

Жизнь приучила Макарова: даже дома будь начеку.
Толкнув даму в сторону, на что она вновь среагировала приземлением, Гриша исхитрился уловить пару нападающих за отвороты одежды и что есть силы столкнуть друг с другом. Раздался треск упругих соударений. Двое нападавших заохали, третий же навесил Грише полноценный удар в лицо, после чего воюющие стороны впервые задумались о возможности паритета. Но не тут-то было! К этому моменту отторгнутая Макаровым дама выкарабкалась из лужи. Подскочив к нападавшему, бодро двинула его носком туфли-«лодочки» в район правой голени, отчего несчастный заухал, как филин, и события стали напоминать весёлое празднество на Лысой горе.
Покончив с нападавшим, дама принялась избивать Макарова.

– Ну, это уж слишком! – закричал Григорий.
Схватив даму за плечо, он повлёк её с поля боя, пользуясь в качестве метода убеждения разнообразной обсценной лексикой.
– Я вам не очень вставила? – осведомилась незнакомка, прослушав макаровские филиппики.
– Я бы и сам вам… э-э, – смешался Макаров, чувствуя, что ступает на скользкий путь.
– Так в чём же дело? – поинтересовалась красотка. – Душ у тебя работает? Картошки наварим?
– Работает. Наварим!
Больше приключений не встретилось, и парочка наконец-то вошла в освещённую зону лифта. Макаров маялся в предвкушении бессонной мигрени.
– Чем чёрт не шутит, когда Бог спит… не хватает, чтобы соседи услышали. Ты уж постарайся без выступлений, веди себя хорошо! – спохватился Гриша, стараясь не смотреть на жалкую, облепленную мокрой грязью девичью фигурку.
– Бог сам ведёт себя плохо. Ну, что я всё время падаю?! – укоризненно спросила дама и снова рухнула в забытьё. И вновь Макарову пришлось удерживать от падения незнакомку, схватив за предплечье, донельзя мокрое и грязное. Он и сам весь изгваздался, но думать об этом пока не хотелось. Наливался знакомой тяжестью, созревал на скуле будущий бланш, и Макаров мрачно размышлял о том, какие тернии поджидают его на будущей смене.

– Стиральную машину включи… я вся помоюсь, – вздохнула дама и нырнула лицом в прихожую. Обессиленный Макаров, проклиная человеческий гуманизм, кое-как рассупонил мокрые девичьи одежды, подивившись мимоходом их узорчатой спутанности, бросил вместе с её плащом и содранными с себя курткой и брюками в стиральную машину. Девушку, оставшуюся полуобнажённой, но всё ещё перемазанную, Григорий сунул под тёплый душ, плеснул на руку гелем и смыл разводы грязи вместе с макияжем. Девочка была и впрямь неплохо сложена, отчего в Григории подспудно наросло желание компенсировать утраченный за сутки покой. Вытерев гостью огромным полотенцем, он напялил на неё махровый халат и отнёс на руках в гостиную. Положил на диван, сел рядом. Включил уютный торшер. Глянул девушке в юное, всё ещё сонное личико – и обомлел. Перед ним лежала изрядно повзрослевшая дочь его бывшей жены, Вероника…

Жена Макарова, родив Грише сына-первенца, шесть лет спустя решила заиметь второго ребёнка. Однако сам Макаров этого не хотел, и без того слишком дорого далось им потомство. Первая беременность его супруги закончилась выкидышем по причине резус-конфликта, вторая возникла только через полгода. С половины срока второй беременности жена легла на сохранение, и Макаров без конца таскался в клинику: с мандаринами, кефиром, тёплыми рейтузами и трусами… Слава Богу, у них родился сын Игорь. Известное дело: если женщина чего-то хочет по-настоящему, она своего добьётся. Не дождавшись согласия супруга на второго ребёнка, макаровская жена на сей раз забеременела от любовника. Что поделаешь, пришлось Макаровым развестись. Спустя положенное время появилась у шестилетнего Игоря, сына Григория, сестричка единоутробная, названная родителями Вероникой.
Состряпав дочку, любовники поженились, но счастья не обрели.
Макаров выключил торшер, поднялся на ноги, ощущая невиданную усталость.
Стараясь не шуметь, прошёл на кухню, дрожащими руками распечатал блок «Кэмела».
Затем достал мобильник и набрал номер бывшей супруги.