ххх
............. всё, что видишь ты, видимость только одна
Только форма - а суть никому не видна.
Смысла этих картинок понять не пытайся...
(-Ммм..братец! "МадрасЫ" пять бутылок - Сей секунд, Вашблагродие!)
...смысла этих картинок понять не пытайся -
Сядь спокойно в сторонке и выпей вина!
-А ты веришь в отца нашего - неожиданно спросил он.
Симо вопросительно воздел перст к небу.
-Именно! - подтвердил (сарказм собеседника) Гия - именно, брат мой!
-Я не верю в полицейского бога, я верую в Лассаля и социалистическое государство - ёрничал Симо.
-Я не имею в виду церковный аспект твоей веры. Я спрашиваю тебя - веришь ли ты в Отца Создателя нашего?
Симон задумался. Как будто сомневаясь в своих словах, ответил-
-Нет я убежденный материалист. Моя религия - атеизм..
-Атеизм пристанище разбойника и убийцы - отрезал Гия наполняя бокалы.
Вспыхнула мысль: "а ведь я и есть.. УБИЙЦА!" Косой хорошо помнил то ранее утро....
ххх
Угонять скот - невеликая мудрость. В это время года, осетинские стада, во множестве спускались в долину. Иногда, хватало конных наскоков с выхватыванием отбившегося барашка. Но в тот раз они нацелились на стадо. Это было первое утро его пятнадцатилетия.
Седина заполняла небольшую котловину меж холмов. Сверху было хорошо заметно, как над белесым супом тумана, вился дымок пастушьего костра. Они спешились и под-уздцы спускались навстречу добыче. Вот они прошли заросли осоки. Сейчас их почуют собаки. Он обернулся на Рябого и чуть не вскрикнул - его (по-пояс в тумане) силуэт, выделялся на фоне предрассветного неба, платиновым свечением. "Натуральный нимб"- оправившись от первобытного шока, подумал Симон.
Волкодавы, не справившись со взрывом адреналина, бросились в атаку. Симон ухнул манлихером. Пёс клацнув челюстью рухнул на излете; второй резко сменив угол атаки, повалился задними лапами. Этого мгновения хватило Камо, чтобы мчаться во весь опор в направлении пастухов за скалой. Вот сейчас осетин, выскочит с оглоблей. Камо приблизительно помня её траекторию, пригнулся к луке седла. Ему показалось, что воздух стал вязким. Ватно, как укрытые толщей воды, стучали копыта. Камо перенес взгляд на волкодава. Кавказец издал характерное движение пастью, но звук достиг Камо по прошествии какого-то времени. "Какого времени?" - подумал он. Вязко приближалась скала - укрытие пастуха. Вот.. медленно... поплыла его отраженная костром тень с тягучим росчерком колА. Рука вздернула обрез. К восторгу Камо, его движения, вязкие(под стать времени) все-таки значительно опережали общее течение. Камо оценив путь и свои возможности, перекинул вес на левое стремя. Держась только в седле, он вскинул руку ухватив за холку летящего вслед волкодава. Под стать звуку, вес пса проявился не сразу, туша неумолимо наливалась массой. Камо осознав, что еще мгновение и он не удержит пса, с силой отшвырнул его в сторону. Собака кувыркаясь, подобно картинке в синемаскопе, спорадически убыстряясь описала пространство. Камо проводив её взглядом и развернулся в седле. Кол пролетал уже над холкой. Манлихер неминуемо уходил с линии огня. Камо сместился ниже, перехватив ствол, выстелил с левой из-под брюха коня. Пуля легла в голову; затылок брызнул коричневой кашей. Вспыхнувший образ осетина, погас за мгновения до того, алым нимбом. Резко осадив коня камо влетел в обыденно текущее время.
Второй пастух в оцепенении смотрел на труп соплеменника. Над его головой пульсировал переливаясь оранжевый нимб. За спиной раздался лязг затвора. Симон инстинктивно перекрыл своим телом линию огня.
-Ра! Ра, Чрело\\\Нет! Нет, Рябой, его нельзя убивать! - Касой схватил нацеленный ствол.
-Тебе можно, а мне нет? - возмутился Сосо.
-СОсо, ты не понимаешь... - Симо не находил слов. Он сам не знал почему этого нельзя делать. Но знал, что нельзя. Камо перевел взгляд на пастуха - осетин (явно понимая грузинский) ловил каждое их слово. В его обреченных глазах блеснула Надежда.
-Чьих будэшь, аланэц? - по-русски спросил Косой. Пастух, как будто ожидая вопроса быстро ответил:
-Аслан Чочойты сын Батраса из Дзау.
Симону казалось, что узнав имя пастуха, Рябому будет труднее его убить. Рука Сосо действительно дрогнула, и Косой отпустил перехваченный ствол.
-Ладно, живи.. - плюнул под ноги Рябой.
Связав еле живого от страха осетина вожжами, разбойники двинули стадо. Пёс, в нерешительности оглядываясь на хозяина, посеменил следом.
Первые робкие лучи (ночевавшего за отрогами ущелья Реза-хох) солнца, длинными тенями очертили путь на Самаргало.
ххх
"Весь Маобит судачит об этом "Русише Анаркистн"! Интересно бы увидеть это чудовище!"- думал младший санитар проходя мимо камеры 12\5. Последнее время беды валились на него бесконечным потоком. Он начал задыхаться (особенно когда злился),тяжело заболела мама. В довершении ко всему, он провалил экзамен в венскую общую художественную школу. Задыхаясь от злобы он понял, что теперь придется идти в армию. Он не хотел служить в одной армии с чехами и евреями, воевать «за габсбургское государство», но в то же время, был готов умереть за германский рейх. Бросив всё, Адольф уехал в Берлин.
"Ни оипичнирп таре Мубрев" - из камеры 12\5 донесся густой бас- "те Мубрев таре дупа Муед, те Сеуд таре Мубрев!\\\вначале было слово, и слово было у Бога, и слово было Бог!" (иблис) - младший санитар остановился как вкопанный. Ему мучительно хотелось заглянуть в смотровой глазок, но вяжущий липкий страх мешал совершить задуманное. Адольф зачаровано слушал-
"\\\Понимаешь, когда животное осознало причастность к обществу, и потребность этим делиться, слово стало - Богом. Превалирующая в человеке, животная его часть, не позволяет вполноте оценить картину бытия" - Звуки непонятного языка каплями наполняли чашу его сознания.
"\\\Нафс делает невозможным понять многие её аспекты. Жизнь нелинейна и обратима. Следствие вполне может обернуться причиной. Наше же существование имеет другую природу. Мы - Чистый Свет, лишенный животного начала. Мы не ведаем страстей. Но здесь, мы (даже в большей мере) подвержены нафсу, у нас нет опыта бороться с ним в себе"
Внезапно в монолог кавказца вмешался какой-то другой хриплый, надтреснутый голос-
"Суиук мартсон? Иртсон иук сумус? Яиг, ни енимон Инимод!\\\Чьё наше? Кто мы? Гия, во имя Господа! (иблис)" - перевернутая латынь пролилась через край сознания Адольфа. Рассудок погружался в кокой-то морок. Поплыли видения. К горлу подкатила тошнота. Он задыхался. Судорожно ища по-карманам пилюлю с эфедрой, Адольф упал в обморок.
ххх
....настоящим уведомляю -
после двухнедельного наблюдения врачебным персоналом тюремной больницы Маобит установлено:
1) Тер-Петросян представляет собой человека с недостаточными умственными способностями, с истерико-неврастенической организацией и признаками явного помешательства.
2) В настоящее время не способен к судебному разбирательству.
3) В настоящее время не способен отбывать наказание.
4) Рекомендована госпитализация.
Инспекторабервахт Шмерке.

-Шайсе! - Старший Прокурор Королевского Ландгерихта раздраженно отбросил рапорт.
-Девичий пансион! В России его непременно казнят, вот негодяй и симулирует, это ясно как белый день.... - прокурор, как будто не зная, что делать, опять схватил донесение. На него давили из министерства - с русским правительством существует соглашение о выдаче анархистов.
-дас ис Шреклих! - прокурору мучительно хотелось уничтожить рапорт. Он смутился собственной мысли и вызвал дежурного:
-Швайфель, конвой на завтра в Маобит. Переводим русского в Бух.
-Будет исполнено, херр Шефанклейгерен!

г. БУХ на-Бухрейне БАВАРИЯ психиатрическая клиника (объективное время )

Обязательная практика подходила к концу. Теперь имея в кармане степень доктора, Рудольф Урбан (Урбанчич), мог осуществить задуманное. Он уже присмотрел место в Веренге под пансион для лечения нервных болезней и нарушения обмена веществ. Живописная усадьба, на склонах венского леса, как нельзя лучше подходила для этой цели. Одержимость неврозами (в следствии юношеского увлечения кокаином) переросла для него в длительные рабочие отношения."Невроз - герб культуры" -любил повторять Рудольф. Он представил как удивиться его успехам Зигмунд. Они дружили, но Рудольф подспудно чувствовал соперничество. Это началось еще со времен "Психологического общества по средам". Рудольф принял психоанализ, но желание быть "святее Папы", не давало трезво смотреть на вещи. Он, то пропагандировал психоанализ, то перебегал в стан медикаментозников. И все же (будучи профессионалом) Урбанчич смог применить методы анализа к себе и бросив бессмысленную борьбу, уехал за степенью в Берлин.
Он уже мог быть дома, но что-то непреодолимо держало его.
-Херр Доктор, их вёрст вёрклих нихт, варум вир дис браухен кауказишен\\\право же, господин доктор, я решительно не понимаю, зачем нам этот кавказец (нем.) При всем уважении к Вам, но я считаю, что это очень примитивно-организованный материал. Совершеннейшее животное! - Рудольф понял, что его держит. Анархист-кавказец. Урбан, при огромном практическом опыте, не мог определить природу его заболевания. Чувство незаконченности, не пускало его домой, в Вену. Сегодня всё решиться. Рудольф верил в успех предстоящего эксперимента.
-И полицейский департамент засыпал запро.... - не унимался Гюнтер.
-Полно, Гюнтер, прекратите, я все знаю.... - не слушая его Доктор Урбанич вышел из кабинета.
Наблюдая за манипуляциями с трансформатором и анархистом, он испытал внезапный сокрушающий удар мигрени. Боль пульсировала ото лба к затылку. Взрывалась под сводом черепа, разрывая полушария. Усилием воли взяв себя в руки Рудольф скомандовал -
-Разряд! - по телу абрека прошла волна спазма. "Физика, физика... только природный ответ организма..." - разочарованно щурясь от боли подумал доктор Урбан. Он решил продолжать во что бы то ни стало.
-Увеличить напряжение - трансформатор запел тревожным "ре"
-Разряд!
Приступ мигрени потеряв свою остроту, разлился ноющим ритмом.
-Разряд!
Рудольфу стало казаться, что он слышит боль. Она меняя тональность, тягучим обручем крутилась в голове.
-Разряд!
-Разряд!
Надрывные пульсирующие вопли сменились протяжным, бесконечным плачем боли. Не в силах продолжать, Урбанчич остановил эксперимент. Похороненное под толщей безумства, сознание анархиста, так и не проявило себя.
Глоток свежего воздуха, на мгновение отрезвив вернулся навязчивым ноем в висках. Рудольф взяв извозчика, поехал в свои апартаменты на Лотарингия штрассе. Заморосил мелкий дождь. Не спеша, в унисон ноющей боли, проплывали освещенные электричеством, пятна окон, витрин, кондитерских, ресторанов и аромат свинины с гороховым пудингом улицы альт-Бух.
Внезапно боль прошла. От неожиданности Рудольф приказал извозчику остановиться. Удивительно, но Урбан продолжал слышать песнь боли. Она щемяще неслась откуда-то из вне. Зачарованно увлекаемый мелодией, он пошел на звук. Песнь смешанная с пряным ароматом кавказкой кухни доносилась из-за дверей какой-то харчевни. Заглянув внутрь, он увидел двух людей играющих архаичных дудках. Раздувая щеки, один держал постоянный басОвый фон, а второй солировал заливаясь мучительным, разрывающим душу плачем. Независимо от воли, из глаз брызнули слезы. На Рудольфа накатило чувство детской, беззубой обиды, злости и разочарования. Он сел в поджидающую пролетку.
Рудольф Урбан, еще долго не мог уснуть. Воспоминания будили давно уснувшие картины детства. Наконец забывшись под утро, доктор увидел исключительно подробный сон. Ему снились исполинские горы в предзакатном багрянце. Где-то в низу лежало какое то селение. Тьма неумолимой волной подымалась снизу, обозначая городок огнями окон и фонарей. Накатываясь она, поглотила горы на горизонте, став одним целым с бесконечным куполом ночного неба. Вдруг, мглу разрезали яркие хвосты метеоров. Они падая с неба, разбивались вспышками, озаряя укрытый ночью город. Чувство мстительного восторга опьяняло спящего Доктора.