Залогинься!
Слушай сюда!
poetmarat
Ира - слитонах. По той же причине. Француский самагонщик
poetmarat
Шкуры - слитонах. За неуместностью. Француский самагонщик |
Автор: АраЧеГевара
Рубрика: ЧТИВО (строчка) Кем принято: Лоффкач Просмотров: 834 Комментов: 7 Оценка Эксперта: 30° Оценка читателей: 36° БЕРЛИН тюрьма Маобит (спустя 2 года после Бакинских событий)
"Нельзя было доверять этим жидам" - думал Симон Касой в камере - "Сдали-таки, иудино семя! Я же почувствовал, надо было дырявить обоих" Симон вспомнил последнюю встречу с Меером Валлахом на парижской квартире Гольштейна. -Меир, смотри... головой мнэ отвечаешь...если что - заберу твою башку.. - Симо любил поизводить Валлаха. -Симен, не называйте меня меером, я - Максим Литвинов! - начинал покрываться невротическими пятнами Валлах. -Ай... ты джуудово племя.... Даже националнозд свою... прячите... жмёте... копите... - Слова Камо, каплями переполняли терпение Меера. Симо, поистине с антропологическим терпением, доводил его до истерики: -отвезу твою башку... в чухну... падарю Старику... пусть он тебя цэлует... Меер вскочил на ноги: -Зол дир фунхинтн тохес!\\\засунь язык в жопу! (идиш приблизительно) -Уа... что ви сказали ...Максим Максимыч? - Камо проводил взглядом задыхающегося от злости Литвинова. Сбежав в другую комнату, он фыркал, лязгая сталью сейфа (видимо, искал Маузер) За овальным «ар-Нуво» балконной двери, шумел бульвар Порт-Руаяль. Тихо по-французки шелестела занавеска. Из гостиной раздавался возбужденный шепот Гольдмана и обрывки взвизгиваний Меера: "...фунайхбейн потэр геворн!\\\...бавились бы от них обоих!" - Иешиботники.. - усмехнулся Камо. Овальное пятно солнца на полу гостиной, повторяло узор паркета, и задавало общий тон, решенной в одном стиле, комнаты. Мягкие линии, чувственные изгибы, салонные панно и гобелены, побуждали скакать в лесу с нимфами или отправиться в ближайший бордель. Раздался, сводящий за ушами, лязг железа: -Эсссеннцайтт!\\\времяеды (нем.)- пронеслось эхом по тюремному коридору. Симон улыбался; в нем не было жестокости. Он любил жить остро. Раскручивая этот смерч хасидского гнева, Симон рисковал не меньше Литвинова; буржуазная благообразность Меера-Геноха, то и дело взрывалась щербатым гонором белостокской шпаны.... странно, но Симон и сейчас, в каземате Маобита, ощущал, влетающий с балконным ветром, аромат кофейни "Сюрляпляс" ххх Симону и раньше приходилось выпадать в мечты и, нереальные в своих подробностях, воспоминания. Но, видимо, желание отрешится от тягот одиночного заточения, привели к тому, что эта особенность его психики, обрела новое качество: он будто бы запускал, давал точек, воспоминанию и дальше оно катилось само, позволяя в полной мере наслаждаться той, вроде-бы воображаемой, действительностью. Так было в детстве. Кладовка в комнате сестер (бывшем кабинете деда) пахла пылью и ладаном. После кончины деда - священника, суда переползло то, что не понадобилось живым: обломки церковной утвари, множество богословских и обрядовых книг, несколько толстых тетрадей, исписанных вьющейся лозой армянских букв. Перелопачивая эти надгробия мудрости, Симо уносился в мир фантазий. Случалось, он терялся в мире своих грез и за ним, недокричавшись, приходила мама. Мама. Симо вспомнил её, вспыхнувший в полумраке кладовки, образ. Вот - она тянет к нему свои объятия... ноги отрываются от пола... головокружительный полет её уверенных рук... её волнующая удобная грудь... её пахнущие шоколадом волосы... Похоронный вопль дудука... Женщины, сбитые общим горем, в плачущую кучку; и мужчины опускающие гроб в могилу. Оглушающая простота действий, не сопоставимая с масштабом трагедии, отправила Симо в глубокий обморок... потом, комья земли в глазах, сдавленный стон, сырой запах потери.. Его, сведенное горем тело, пытались поставить на ноги, но колени не разгибались, Камо стали трясти и больно бить над коленями: -Штээн! штээн!\\\стой! стой! - надзиратели пытались поставить его на ноги. -Штээнзи руих!\\\стой спокойно! - тычки под ребра и по коленям, вернули Камо к реальности. Он резко выпрямившись, откинулся назад, увлекая повисших на его руках церберов. Они со звоном ударились головами. Третий получил удар головой же, в нос и упал без чувств, из руки выпала деревянная дубинка. Камо не давая опомниться молотил перехваченной дубинкой. Он с кошачьей пластикой метался по каземату, раздавая град чудовищных ударов. Трещали ключицы, ребра и локти. Плоть обращалась в фарш. Трещала полицейская дубинка. Камо зашелся в своем кровавом безумстве. Что-то, нечеловечески древнее, рвало его зубами тела сторожей. Поднявшись над поверженными врагами, Камо выплюнул откушенное ухо, и вскинул руки в древнем кличе победы. Почувствовав на холке взгляд, он резко (скрипнув зубной крошкой под ногами) развернулся. Третий "церб" сидел у стены. "Ведь так уже было..." - подумал Симо,глядя в его, белесые на-выкате, глаза... Глаза стали ближе... Больше... Вот, они, уже заняли всё поле зрения... Проплыли бесцветные радужки... Из черных дыр зрачков на него смотрел Зверь. Угрюмый зверь с дикими углями глаз. Камо почувствовал как, \что-то\ непреодолимо затягивает его. Еще чуть-чуть, и это \что-то\ поглотит, оставив только зверя по-ту сторону отражения. Липкой волной накатила паника. Душевные и физические силы Камо достигли предела. До боли в висках, сомкнулись челюсти. Боль, пробежав по хребту, взорвалась в голове оглушающим ревом. Камо заткнул уши. Звук заглушив сам-себя, ощущался вибрациями. Фон пульсировал, прорываясь на пиках в слышимую часть, шипением: "Парте то атфорисмо ту ноу ихяи арихмоту тфириу, ети инай мош антрофопу\\\Имеющий ум сочти число зверя, ибо это число человеческое " (греч.) "Число Зверя" - ослепила разум вспышка. Это Откровение (Одномоментное Познание) имело вид мыслеобраза, сводящегося к тезису- "совокупность всего животного (страснОго) в душе человека (далее Нафс), в своем счислении, имеет число зверя. Это число человеческой природы, его системы выживания, основанной на голоде пищи, размножения и убийства. Семь ступеней сублимации нафса (духовный джихад) через семь ступеней (сифат)... и еще мириады осколков мыслей и образов, на эту тему.... " Его пламенеющие глаза потухли. Взгляд потупился. Самосознание, отчаянно, отталкивая реальность, совершило кувырок в рассудок, маленького, мечтающего в кладовке, мальчика. Тело безвольно упало на колени. Не поместившееся в рассудке осознание, вырвалось наружу протяжным воем. ххх -О, майнгот! Шайсе! – не веря глазам, воскликнул дежурный по сектору. На полу камеры в лужах крови, стонали его, чудом выжившие, коллеги. "Руссише Анаркистн" стоял на четвереньках по-собачьи вытянув вперед шею. Измазанное кровью лицо, застыло в жуткой гримасе. Арестант имел совершенно не двигающийся, стеклянный взгляд. Вздувшиеся на шее вены замерли в напряженном спазме. ххх -херр Инспекторабервахт, хабен вир айн Проблим мидем руссишн Анаркистн!\\\господин Надзирающий Инспектор, у нас Неприятности с русским Анархистом! -Слушаю вас, герр Вагнер - насторожился инспектор (проблем у него итак хватало) Старший Надзиратель, набирая значимости, театрально помедлил.... -Эта скотина сошла с ума! Фигурально, слетел чердак.. этот нелюдь убил (!) моих людей... почти. -? - издал неопределенный возглас герр Надзирающий. -Докладываю герр Шмерке! Гюнтер, Отто и Ганс в госпитале. Анархист закоченел в камере - щелкнул каблуками Старший Надзиратель. Герр Шмерке смог, наконец, взять себя в руки: -Что за бред Феликс? Убил, чердак..закоченел. Докладывайте по-существу! -херр Инспекторобервахт! Вам лучше это увидеть... ГОРИ. КАРТЛИНИ (эпизод 3) -Хужан\\\бандит! Смотри мне в гла-за, сказал! - Симо пытался загипнотизировать полугодовалого кавказца. Щенок отводил глаза и Симо крутил его за обрезанные уши: -Говори своё число зверррь! - пёс упираясь передними лапами , пятился, пытаясь освободиться. -Всё, Хужан! Место Хужан! - Симон вытолкал пса из кладовки. "Ис-ти-на Три.. " - с трудом разбирая армянское письмо, читал он - "Истина -Триедина (в вере души, смысле рассудка и воле выбора)" - и подпись - диак Петросянъ. "Что бы это значило?" - подумал Симо. Симон затаил мрачную обиду на Сурб Овсеп, а заодно и на всю христианскую церковь. В глубине своей маленькой души, он считал себя неотъемлемой её частью. В его памяти сохранился образ Деда - его благочинная окладистая борода, пропахшая ладоном....Симо больше нечего не помнил. Дед часто являлся во сне, в праздничном пурпурном облачении с золотым крестом и книгой, он говорил нараспев: "Симон! В этой Золотой Книге написано - Ты будешь жить сто лет!" Теперь его выгнали. Нежданная радость, задурив голову на неделю, обратилась обидой и обделенностью. Последнее чувство привело к дедовым тетрадям. Первые записи относились к его молодости и были пугающе непонятны. Симо хромая армянским, путаясь в графемах, настырно постигал "триединую истину": -Так, где это было?... - играя с псом, он потерял абзац... Потеряв нить, он вдруг ощутил неуловимое изменение. Ему показалось, что он видит себя, как бы, со стороны. В душе разлилось ощущение чего-то нового, счастливого. Чувство погасло также быстро, как и его послевкусие.. Симон нашел потерянный абзац - Сверху шел нечитаемый греческий текст. Симон скользнул по нему взглядом - и вдруг осознал, что смысл написанного понятен ему! Понятен во всех, глобальных, неизмеримых подробностях. Мысли восторгом вспыхивали в его детском рассудке. Любая его часть, каждая его клетка подхватывала и передавала дальше, этот безумный ритм Знания. Армянские буквы полились сами собой, складываясь откровениями, неравномерно, мазаично заполняющими, целостную картину мироздания. К середине тетради Симо осознал, что читает на древнем грабаре. Соприкоснувшись с этой бездной, Симон испытал дикий мальчишеский экстаз. Его личный, ограниченный кладовкой, мир, безгранично возвысился над тленом. Дворовая солидарность, разбилась о (с непонятно откуда взявшеюся) высокомерную снисходительность Симона. С зазнавшимся Косым, быстро и больно разобрались во дворе. Оставшись в гордом одиночестве, Симо слонялся по-окрестностям Гори-Цихе. Смотрел сверху на город, лелея свою Тайну. Там в крепости, судьба, окончательно, свела его с Рябым Сосо. БЕРЛИН. тюрьма Маобит. Камо очнулся на полу каземата. Он лежал в луже крови и блевотины. -Сурб Астватс! - впервые за много лет Камо вспомнил имя Господа. "Что это было?"- Он содрогнулся вспомнив пульсирующие глаза и греческую какофонию. "Неужели я сошел с ума?" - Симон вспомнил взрыв мыслей. Голова болела, как отработавший свое барабан. -веруртайлен Хёнде!\\\арестант Руки! - откинулась кормушка; по крышке в нетерпении била ладонь: -Шнель, шнель. Камо послушно просунул руки, их заковали в кандалы. Лязгнула дверь. Цербы, деловито несмотря, заковали ноги. Повели по бесконечным коридорам Маобита. Камо перевели в тюремную больницу. Лазарет находился в основании пятилепесткового веера тюрьмы Маобит. Разительным отличием палаты являлось окно. Убранное двойной решеткой, в глубине бойницы, оно, выходило во внутренний двор, вровень, в-край колючей тюремной стены. ххх Камо не мог успокоиться. В его жизни было много такого, от чего можно потерять голову. Он видел много смертей, убивал не раз сам, но сейчас, он столкнулся с чем-то потусторонним. И потом, его воспоминания приобрели другой характер. Это была, уже, не его жизнь. Симон пытался читать дедовы тетради, но зарубился уже на слове "Истина", и потом - грабар! Он тогда и современное-то письмо знал туго. Его никогда не били за зазнайство. В Симоне этого не было. Он просто не мог изгоем бродить у горицихе. В русский квартал ходили драться. Создавалось впечатление что какой-то безумный писатель, нанизывает на канву его жизни, \что-то\ свое. "Только то твоё ценно, в чем есть ты сам" - всплыли в памяти слова Гии Враци. "Сколько в этом мне - моего?" - мысли мешали заснуть. Он помнил себя. Отчисление из бурсы было благом. Чувство отверженности церковью, возникло уже в зрелом возрасте. Покоробило воспоминание о Рябом Сосо - их отношения носили более напряженный характер, не было и не могло быть, этих любезностей. Камо ворочался. Тяжкие сомнения не позволяли вполноте оценить мягкость больничной кушетки. Он встал посреди палаты. "Эх Гия, Гия..где ты теперь?" - Камо изредка получал весточки от чудака. На конвертах лежала пыль пирамид, вавилонских гробниц и смрад калькуттских ашрамов. Неожиданно для себя Камо воздел персты к Господу. Голова блаженно откинулась набок, глаза почтительно опустились долу. Очерченное простертой рукой, пространство, закружилось вокруг него бесконечными, танцующими полосами...
Продолжение.
Да, интересно.
Ставлю оценку: 36
Подожду до финала и зачту все сразу.
Сколько частей то будет?
2012-08-18 16:11:35
МихХ. середина наверное, предполагаю- 6,7 в процессе.
Солидная вещь получается. Это зачот.
Ставлю оценку: 35
|
Щас на ресурсе:
305 (0 пользователей, 305 гостей) :
|
Copyright © 2009-2024, graduss.com ° Написать нам письмо ° Верстка и дизайн — Кнопка Лу ° Техподдержка — Лесгустой ° Site by Stan |