В общем и целом тебе тут все рады. Но только веди себя более-менее прилично! Хочешь быть ПАДОНКАМ — да ради бога. Только не будь подонком.
Ну, и пидарасом не будь.
И соблюдай нижеизложенное. Как заповеди соблюдай.
КОДЕКС
Набрав в адресной строке браузера graduss.com, ты попал на литературный интернет-ресурс ГРАДУСС, расположенный на территории контркультуры. ДЕКЛАРАЦИЯ
Главная Регистрация Свеженалитое Лента комментов  Рюмочная  Клуб анонимных ФАК

Залогинься!

Логин:

Пароль:

Вздрогнем!

Третьим будешь?
Регистрируйся!

Слушай сюда!

poetmarat
Ира - слитонах. По той же причине.

Француский самагонщик
2024-02-29 17:09:31

poetmarat
Шкуры - слитонах. За неуместностью.

Француский самагонщик
2024-02-23 13:27:28

Любопытный? >>




Симон Касой (#3)

2012-08-18 07:54:14

Автор: АраЧеГевара
Рубрика: ЧТИВО (строчка)
Кем принято: Лоффкач
Просмотров: 834
Комментов: 7
Оценка Эксперта: 30°
Оценка читателей: 36°
БЕРЛИН тюрьма Маобит (спустя 2 года после Бакинских событий)

"Нельзя было доверять этим жидам" - думал Симон Касой в камере - "Сдали-таки, иудино семя! Я же почувствовал, надо было дырявить обоих" Симон вспомнил последнюю встречу с Меером Валлахом на парижской квартире Гольштейна.
-Меир, смотри... головой мнэ отвечаешь...если что - заберу твою башку.. - Симо любил поизводить Валлаха.
-Симен, не называйте меня меером, я - Максим Литвинов! - начинал покрываться невротическими пятнами Валлах.
-Ай... ты джуудово племя.... Даже националнозд свою... прячите... жмёте... копите... - Слова Камо, каплями переполняли терпение Меера. Симо, поистине с антропологическим терпением, доводил его до истерики:
-отвезу твою башку... в чухну... падарю Старику... пусть он тебя цэлует... Меер вскочил на ноги:
-Зол дир фунхинтн тохес!\\\засунь язык в жопу! (идиш приблизительно)
-Уа... что ви сказали ...Максим Максимыч? - Камо проводил взглядом задыхающегося от злости Литвинова. Сбежав в другую комнату, он фыркал, лязгая сталью сейфа (видимо, искал Маузер)
За овальным «ар-Нуво» балконной двери, шумел бульвар Порт-Руаяль. Тихо по-французки шелестела занавеска. Из гостиной раздавался возбужденный шепот Гольдмана и обрывки взвизгиваний Меера: "...фунайхбейн потэр геворн!\\\...бавились бы от них обоих!"
- Иешиботники.. - усмехнулся Камо.
Овальное пятно солнца на полу гостиной, повторяло узор паркета, и задавало общий тон, решенной в одном стиле, комнаты. Мягкие линии, чувственные изгибы, салонные панно и гобелены, побуждали скакать в лесу с нимфами или отправиться в ближайший бордель.
Раздался, сводящий за ушами, лязг железа:

-Эсссеннцайтт!\\\времяеды (нем.)- пронеслось эхом по тюремному коридору.

Симон улыбался; в нем не было жестокости. Он любил жить остро. Раскручивая этот смерч хасидского гнева, Симон рисковал не меньше Литвинова; буржуазная благообразность Меера-Геноха, то и дело взрывалась щербатым гонором белостокской шпаны.... странно, но Симон и сейчас, в каземате Маобита, ощущал, влетающий с балконным ветром, аромат кофейни "Сюрляпляс"
ххх
Симону и раньше приходилось выпадать в мечты и, нереальные в своих подробностях, воспоминания. Но, видимо, желание отрешится от тягот одиночного заточения, привели к тому, что эта особенность его психики, обрела новое качество: он будто бы запускал, давал точек, воспоминанию и дальше оно катилось само, позволяя в полной мере наслаждаться той, вроде-бы воображаемой, действительностью.
Так было в детстве. Кладовка в комнате сестер (бывшем кабинете деда) пахла пылью и ладаном. После кончины деда - священника, суда переползло то, что не понадобилось живым: обломки церковной утвари, множество богословских и обрядовых книг, несколько толстых тетрадей, исписанных вьющейся лозой армянских букв.
Перелопачивая эти надгробия мудрости, Симо уносился в мир фантазий. Случалось, он терялся в мире своих грез и за ним, недокричавшись, приходила мама.
Мама. Симо вспомнил её, вспыхнувший в полумраке кладовки, образ. Вот - она тянет к нему свои объятия... ноги отрываются от пола... головокружительный полет её уверенных рук... её волнующая удобная грудь... её пахнущие шоколадом волосы... Похоронный вопль дудука... Женщины, сбитые общим горем, в плачущую кучку; и мужчины опускающие гроб в могилу. Оглушающая простота действий, не сопоставимая с масштабом трагедии, отправила Симо в глубокий обморок... потом, комья земли в глазах, сдавленный стон, сырой запах потери.. Его, сведенное горем тело, пытались поставить на ноги, но колени не разгибались, Камо стали трясти и больно бить над коленями:

-Штээн! штээн!\\\стой! стой! - надзиратели пытались поставить его на ноги.
-Штээнзи руих!\\\стой спокойно! - тычки под ребра и по коленям, вернули Камо к реальности.

Он резко выпрямившись, откинулся назад, увлекая повисших на его руках церберов. Они со звоном ударились головами. Третий получил удар головой же, в нос и упал без чувств, из руки выпала деревянная дубинка. Камо не давая опомниться молотил перехваченной дубинкой. Он с кошачьей пластикой метался по каземату, раздавая град чудовищных ударов. Трещали ключицы, ребра и локти. Плоть обращалась в фарш. Трещала полицейская дубинка.
Камо зашелся в своем кровавом безумстве. Что-то, нечеловечески древнее, рвало его зубами тела сторожей. Поднявшись над поверженными врагами, Камо выплюнул откушенное ухо, и вскинул руки в древнем кличе победы. Почувствовав на холке взгляд, он резко (скрипнув зубной крошкой под ногами) развернулся. Третий "церб" сидел у стены.
"Ведь так уже было..." - подумал Симо,глядя в его, белесые на-выкате, глаза... Глаза стали ближе... Больше... Вот, они, уже заняли всё поле зрения... Проплыли бесцветные радужки... Из черных дыр зрачков на него смотрел Зверь.
Угрюмый зверь с дикими углями глаз. Камо почувствовал как, \что-то\ непреодолимо затягивает его. Еще чуть-чуть, и это \что-то\ поглотит, оставив только зверя по-ту сторону отражения. Липкой волной накатила паника. Душевные и физические силы Камо достигли предела.
До боли в висках, сомкнулись челюсти. Боль, пробежав по хребту, взорвалась в голове оглушающим ревом. Камо заткнул уши. Звук заглушив сам-себя, ощущался вибрациями. Фон пульсировал, прорываясь на пиках в слышимую часть, шипением:

"Парте то атфорисмо ту ноу ихяи арихмоту тфириу, ети инай мош антрофопу\\\Имеющий ум сочти число зверя, ибо это число человеческое " (греч.)

"Число Зверя" - ослепила разум вспышка. Это Откровение (Одномоментное Познание) имело вид мыслеобраза, сводящегося к тезису-
"совокупность всего животного (страснОго) в душе человека (далее Нафс), в своем счислении, имеет число зверя.
Это число человеческой природы, его системы выживания, основанной на голоде пищи, размножения и убийства.
Семь ступеней сублимации нафса (духовный джихад) через семь ступеней (сифат)... и еще мириады осколков мыслей и образов, на эту тему.... "

Его пламенеющие глаза потухли. Взгляд потупился. Самосознание, отчаянно, отталкивая реальность, совершило кувырок в рассудок, маленького, мечтающего в кладовке, мальчика.
Тело безвольно упало на колени. Не поместившееся в рассудке осознание, вырвалось наружу протяжным воем.
ххх
-О, майнгот! Шайсе! – не веря глазам, воскликнул дежурный по сектору. На полу камеры в лужах крови, стонали его, чудом выжившие, коллеги. "Руссише Анаркистн" стоял на четвереньках по-собачьи вытянув вперед шею. Измазанное кровью лицо, застыло в жуткой гримасе. Арестант имел совершенно не двигающийся, стеклянный взгляд. Вздувшиеся на шее вены замерли в напряженном спазме.
ххх
-херр Инспекторабервахт, хабен вир айн Проблим мидем руссишн Анаркистн!\\\господин Надзирающий Инспектор, у нас Неприятности с русским Анархистом!
-Слушаю вас, герр Вагнер - насторожился инспектор (проблем у него итак хватало)
Старший Надзиратель, набирая значимости, театрально помедлил....
-Эта скотина сошла с ума! Фигурально, слетел чердак.. этот нелюдь убил (!) моих людей... почти.
-? - издал неопределенный возглас герр Надзирающий.
-Докладываю герр Шмерке! Гюнтер, Отто и Ганс в госпитале. Анархист закоченел в камере - щелкнул каблуками Старший Надзиратель. Герр Шмерке смог, наконец, взять себя в руки:
-Что за бред Феликс? Убил, чердак..закоченел. Докладывайте по-существу!
-херр Инспекторобервахт! Вам лучше это увидеть...

ГОРИ. КАРТЛИНИ (эпизод 3)

-Хужан\\\бандит! Смотри мне в гла-за, сказал! - Симо пытался загипнотизировать полугодовалого кавказца. Щенок отводил глаза и Симо крутил его за обрезанные уши:
-Говори своё число зверррь! - пёс упираясь передними лапами , пятился, пытаясь освободиться.
-Всё, Хужан! Место Хужан! - Симон вытолкал пса из кладовки.
"Ис-ти-на Три.. " - с трудом разбирая армянское письмо, читал он - "Истина -Триедина (в вере души, смысле рассудка и воле выбора)" - и подпись - диак Петросянъ. "Что бы это значило?" - подумал Симо.
Симон затаил мрачную обиду на Сурб Овсеп, а заодно и на всю христианскую церковь. В глубине своей маленькой души, он считал себя неотъемлемой её частью. В его памяти сохранился образ Деда - его благочинная окладистая борода, пропахшая ладоном....Симо больше нечего не помнил. Дед часто являлся во сне, в праздничном пурпурном облачении с золотым крестом и книгой, он говорил нараспев: "Симон! В этой Золотой Книге написано - Ты будешь жить сто лет!"
Теперь его выгнали. Нежданная радость, задурив голову на неделю, обратилась обидой и обделенностью. Последнее чувство привело к дедовым тетрадям. Первые записи относились к его молодости и были пугающе непонятны. Симо хромая армянским, путаясь в графемах, настырно постигал "триединую истину":
-Так, где это было?... - играя с псом, он потерял абзац... Потеряв нить, он вдруг ощутил неуловимое изменение. Ему показалось, что он видит себя, как бы, со стороны. В душе разлилось ощущение чего-то нового, счастливого. Чувство погасло также быстро, как и его послевкусие.. Симон нашел потерянный абзац -
Сверху шел нечитаемый греческий текст. Симон скользнул по нему взглядом - и вдруг осознал, что смысл написанного понятен ему! Понятен во всех, глобальных, неизмеримых подробностях. Мысли восторгом вспыхивали в его детском рассудке. Любая его часть, каждая его клетка подхватывала и передавала дальше, этот безумный ритм Знания. Армянские буквы полились сами собой, складываясь откровениями, неравномерно, мазаично заполняющими, целостную картину мироздания. К середине тетради Симо осознал, что читает на древнем грабаре. Соприкоснувшись с этой бездной, Симон испытал дикий мальчишеский экстаз. Его личный, ограниченный кладовкой, мир, безгранично возвысился над тленом.
Дворовая солидарность, разбилась о (с непонятно откуда взявшеюся) высокомерную снисходительность Симона. С зазнавшимся Косым, быстро и больно разобрались во дворе. Оставшись в гордом одиночестве, Симо слонялся по-окрестностям Гори-Цихе. Смотрел сверху на город, лелея свою Тайну.
Там в крепости, судьба, окончательно, свела его с Рябым Сосо.

БЕРЛИН. тюрьма Маобит.

Камо очнулся на полу каземата. Он лежал в луже крови и блевотины.
-Сурб Астватс! - впервые за много лет Камо вспомнил имя Господа. "Что это было?"- Он содрогнулся вспомнив пульсирующие глаза и греческую какофонию. "Неужели я сошел с ума?" - Симон вспомнил взрыв мыслей. Голова болела, как отработавший свое барабан.
-веруртайлен Хёнде!\\\арестант Руки! - откинулась кормушка; по крышке в нетерпении била ладонь:
-Шнель, шнель.
Камо послушно просунул руки, их заковали в кандалы. Лязгнула дверь. Цербы, деловито несмотря, заковали ноги. Повели по бесконечным коридорам Маобита.
Камо перевели в тюремную больницу. Лазарет находился в основании пятилепесткового веера тюрьмы Маобит. Разительным отличием палаты являлось окно. Убранное двойной решеткой, в глубине бойницы, оно, выходило во внутренний двор, вровень, в-край колючей тюремной стены.
ххх
Камо не мог успокоиться. В его жизни было много такого, от чего можно потерять голову. Он видел много смертей, убивал не раз сам, но сейчас, он столкнулся с чем-то потусторонним. И потом, его воспоминания приобрели другой характер. Это была, уже, не его жизнь. Симон пытался читать дедовы тетради, но зарубился уже на слове "Истина", и потом - грабар! Он тогда и современное-то письмо знал туго. Его никогда не били за зазнайство. В Симоне этого не было. Он просто не мог изгоем бродить у горицихе. В русский квартал ходили драться. Создавалось впечатление что какой-то безумный писатель, нанизывает на канву его жизни, \что-то\ свое.
"Только то твоё ценно, в чем есть ты сам" - всплыли в памяти слова Гии Враци. "Сколько в этом мне - моего?" - мысли мешали заснуть. Он помнил себя. Отчисление из бурсы было благом. Чувство отверженности церковью, возникло уже в зрелом возрасте. Покоробило воспоминание о Рябом Сосо - их отношения носили более напряженный характер, не было и не могло быть, этих любезностей.
Камо ворочался. Тяжкие сомнения не позволяли вполноте оценить мягкость больничной кушетки. Он встал посреди палаты.
"Эх Гия, Гия..где ты теперь?" - Камо изредка получал весточки от чудака. На конвертах лежала пыль пирамид, вавилонских гробниц и смрад калькуттских ашрамов.
Неожиданно для себя Камо воздел персты к Господу. Голова блаженно откинулась набок, глаза почтительно опустились долу. Очерченное простертой рукой, пространство, закружилось вокруг него бесконечными, танцующими полосами...

Лоффкач

2012-08-18 07:56:42

Продолжение.

Кирбибек

2012-08-18 10:38:41

Да, интересно.

Кирбибек

2012-08-18 10:38:53

Ставлю оценку: 36

МихХ

2012-08-18 15:11:35

Подожду до финала и зачту все сразу.
Сколько частей то будет?

АраЧеГевара

2012-08-18 19:06:54

2012-08-18 16:11:35
МихХ. середина наверное, предполагаю- 6,7 в процессе.

Лесгустой

2012-08-20 10:53:47

Солидная вещь получается. Это зачот.

Лесгустой

2012-08-20 10:54:03

Ставлю оценку: 35

Щас на ресурсе: 305 (0 пользователей, 305 гостей) :
и другие...>>

Современная литература, культура и контркультура, проза, поэзия, критика, видео, аудио.
Все права защищены, при перепечатке и цитировании ссылки на graduss.com обязательны.
Мнение авторов материалов может не совпадать с мнением администрации. А может и совпадать.
Тебе 18-то стукнуло, юное создание? Нет? Иди, иди отсюда, читай "Мурзилку"... Да? Извините. Заходите.