Киря и Мара сидели за столом и смотрели в окно на то, как идет дождь. Сначала он просто накрапывал, но под конец припустил во всю прыть. Отчего-то было грустно, хотелось выйти во двор и по-русски вымокнуть насквозь.
- Ты как? – Мара повернулся к Кире.
Тот пожал плечами.
- Нормально.
- Точно?
- Да, я в порядке.
Капли барабанили по стеклу. Тук-тук. Тук-тук.
- Ну ладно, - сказал Мара. – А то я подумал, может, поплохело ему. Что-то вид у него болезненный.
- У кого?
- У тебя!
- Нет, мне хорошо.
- Правда?
- Ну, может, не совсем хорошо, но нормально.
Дверь приоткрылась, и в комнату заглянул младший сынишка Мары. Ему было десять лет.
- Во! – крикнул Мара. – Ну-ка, заходи!
Пацан оторвался от двери и шагнул в комнату.
- Ближе давай!
- Что? – приблизившись, осторожно спросил он.
- Что, что, - передразнил его Мара. – Разве со взрослыми так разговаривают?
- А как? – сын захлопал ресницами.
- Поздоровайся с дядей Кирей.
- Здрасте.
- Здраааааасте!... Ты хоть знаешь, кто он такой?
Сын молчал.
- Ну? Знаешь или нет?
- Не знает он, - сказал Киря. – И знать не хочет. Отстань от ребенка.
- Не мешай мне его воспитывать, - одернул приятеля Мара и продолжил нараспев. – Итак, дядя...
- Итак, дядя никто, - быстро докончил Киря.
- Ну уж и никто, - усмехнулся Мара. – Наш дядя… самый настоящий, самый взаправдышный... самый-пресамый… футбольный… тренер!
- Вау!
Глаза пацана загорелись.
- Правда?
- Конечно, правда. А теперь иди, поиграй, не мешай нам.
Ошеломленный пацан вышел из комнаты.
- Ну какой я тебе к херам тренер? – смущенно сказал Киря.
- А что, хотел бы быть? В душе? – оживился Мара. – «Реал» тренеровать! «Барселону»! Представляешь, сидишь ты на скамейке, а перед тобой Роналду бегает. И ты ему кричишь: Быстрее проворачивай заготовками, конь педальный! Оставлю без каппучино, елки-моталки!
Киря ничего не ответил, глянул коротко на Мару и снова повернулся к окну. Ему казалось, что соседний дом из желтых панелей чуть сдвинулся и медленно, по сантиметру, стал приближаться. Этого, конечно, не могло быть, но ощущение какой-то мутоты неумолимо наползало на Кирю.
- Вспомнил, что хотел сказать, - сквозь шум дождя донеслись до него слова Мары. – У Крапивина бабка померла.
- Баба Влада? – вздрогнул Киря.
- Ее так звали? Ну, значит, баба Влада. А самого Крапивина как зовут?
- Ваня… Он так ее любил.
- Все умрем, - вздохнул Мара. Стало совсем тошнотворно.
- Надо бы ему позвонить, - уныло начал Киря, но Мара тут же его перебил:
- Поехали к нему!
Киря ошеломленно молчал, соображая.
- Да поехали, что тут думать! Это ж твой друг-то или мой?
- Да вроде наш общий... – неуверенно произнес Киря.
- Ну так тем более!
Они встали, вышли в прихожую и стали одеваться. Когда Мара уже возился с входной дверью, появился сын с желтым резиновым мячом.
- А посмотрите, что я умею! – выкрикнул он и принялся набивать правой ногой. «Раз, два, три, четыре...» - считал он вслух, плохо проговаривая «р».
Приятели застыли, завороженно глядя на яркое пятно мяча.
- Тридцать семь, тридцать восемь, тридцать девять...
- Все, хорош, - Мара решительно мотнул головой и распахнул дверь. – Потом продолжишь, дяде Кире пора на тренировку.
- До свидания, - пробормотал Киря, выходя на лестничную площадку.
- А вы возьмете меня в команду? – крикнул им вслед пацан.
- А как же, конечно, куда мы денемся, - ответил за Кирю Мара, и они стали спускаться по ступеням.
В метро Киря задремал, его всегда укачивало в вагонах. Он считал себя законченным неудачником, и от этой безусловности становилось хоть и страшно, но и спокойно одновременно. Его приятель Мара тоже был неудачником, и так же принимал это, но как-то отчаянно, словно махал шашкой над головой. Их роднило понимание, что ничего нельзя исправить, что, заглянув однажды за предел, обратная дорога становилась бессмысленна.
- Боги вы мои, боги, - причитал всю дорогу до крапивинского дома Мара. – Эх, боги!
Ваня Крапивин оказался дома. По его лицу было заметно, что он удивлен приходу гостей.
Мара сразу его обнял и легонько сжал.
- Ты как?
- Прекрасно, - ответил тот.
- Ну и молодец. И правильно.
- Давайте на кухню, - Ваня повел их по длинному коридору. В квартире было тихо, как и подобает в таких случаях.
Они расселись вокруг стола.
- Ну как ты? – снова спросил Мара, потому что Киря молчал, и Ваня тоже не хотел особо разговаривать.
- Я прекрасно, - повторил Ваня.
- Ага.
Опять воцарилось молчание. На кухне были часы-ходики и телевизор.
- Будем «Зенит» смотреть? – спросил Мара. – Уже идет, кажется.
- С ума сошел! – вытаращил глаза Киря.
- А что? – не понял Мара. – Я что-то не то сказал?
- Конечно, будем, - Ваня встал и включил телевизор. – Пока ноль-ноль.
- Да уж, - подхватил Мара. – Эти футболисты понятия не имеют, как живут простые люди. Как они умирают.
Киря снова недовольно посмотрел на Мару, но того уже понесло.
- Вот взять, к примеру, Роналду. Ну, вот какие у него могут быть оценочные критерии, если он в день зарабатывает столько, сколько мы втроем за пять лет! Это же уму непостижимо, о чем он может думать! Каким образом он связывает мысли! Это ж не просто класс другой, это человек другого измерения! У него и время то движется иначе, наверняка.
- Думаешь, быстрее? - уставился на него Ваня.
- Просто иначе и все. Не медленнее и не быстрее, по-другому.
- У всех по-своему, - сказал Ваня. – Могу поспорить, что у нас с тобой время по-разному сейчас движется. В тебе и во мне по-разному.
Мара мазнул Кирю многозначительным взглядом, потом шумно демонстративно вздохнул.
- Ну, это конечно, кто ж спорит. Такое горе.
Они снова замолчали. В телевизоре нервно гудела толпа, временами сбиваясь на свист.
- Хотите кофе?
- Кофе?
- Ну да. Хороший кофе. Вот, смотрите.
Ваня встал и достал из шкафчика большую жестяную банку. Открыл крышку и сунул под нос сначала Маре, потом Кире.
- Давно он у тебя? – спросил его Мара.
- Кофе?
- Ну да, кофе. Давно у тебя этот кофе?
- Вчера принесли. Ну, будете?
- Конечно. Какой разговор.
Мара посмотрел на Кирю, словно ища в нем подтверждение. В его грустных глазах. В морщинках, в трагических складках в уголках рта.
Внутри квартиры зазвонил телефон, и Ваня убежал в комнату. Мара тут же придвинулся к Кире.
- Это баба Влада! – зашептал он ему на ухо. – Точно тебе говорю – это она!
- Где? – не понял Киря. – В телефоне?
- Кофе! Она в кофе!
- Что?!
- То есть она не в кофе, а кофе – это она!
- Ты что такое говоришь! Не может быть!
- Да ты посмотри, понюхай! Так кофе не может выглядеть! Кофе так не пахнет! Кофе вообще не может быть таким! А эта банка! Господи, да в таких банках только прах выдают!
- А что ж тогда... – Киря был сильно растерян. – А что ж Ваня, он-то что...
- Ваня сошел с ума от горя, вот что! Наш любимый, самый лучший друг сошел с ума!
- О боги! – повторил мантру Мары Киря, хватаясь за голову. Это получилось театрально, но градус трагедии внезапно возрос.
- Сейчас мы будем пить бабу Владу, - потерянным голосом сказал Мара.
- Что? – вздрогнул Киря. – Нет! Я не буду!
- Будешь! – Мара сорвался на кричащий шепот. – Это же бабушка нашего лучшего друга! Будешь! Ради него, ради...
Он хотел сказать «ради жизни на земле», но тут вошел Ваня.
- Извините, - сказал он. – Сейчас одна моя знакомая приедет.
- Красивая? – как ни в чем ни бывало, спросил Мара.
- Кому как, - туманно ответил Ваня, и поставил чайник на огонь.
Киря сидел бледный, глядя на лепестки огня. Мара принял беспечный, даже развязный вид.
- А хочешь, мы тебе белье постираем. Постельное? Есть у тебя грязное постельное белье? – вдруг вызвался он.
- Зачем? – удивился Ваня.
- Ну как? Ты ж наш друг. Почему тебя удивляют наши сердечные порывы?
- Даже не знаю. Это странные порывы, надо сказать, но меня они трогают. Сколько ложек?
- Мне половинку, - поморщился Киря, стараясь не смотреть на серый порошок.
- А мне две! – воскликнул Мара.
- Смеешься, половинку! – Ваня бухнул в чашку Кири пару ложек с горкой. – Он уже сладкий, просто помешайте, и все.
Они начали ожесточенно мешать ложечками порошок в кипятке. Баба Влада быстро растворилась и дала вполне ничего себе пенку.
- Горячий, подожду пока, – Киря отодвинул свою чашку на середину стола.
- Гол!!! – заорал Мара.
- Гол!!! – заорали Ваня и Киря.
Они вскочили и принялись обниматься. В прихожей раздался звонок.
- Это Марина, я сейчас, - сказал Ваня и поспешил из кухни.
Мара схватил свою чашку и, подбежав к раковине, вылил в нее содержимое. То же самое со своей проделал Киря. Через минуту вошел Ваня, ведя за руку девушку.
Они назвали свои имена, и девушка подсела к ним за стол.
- Кофе? – обратился к ней Ваня.
- О да, пожалуйста, - сказала Марина. Она немного смущалась, потому что была не очень красивой.
- Вы кофеманка, Марина? – глядя на нее в прищур, спросил Мара.
- Да, люблю.
- А что вам в нем нравится?
Марина растерянно улыбнулась. Улыбка осветило ее лицо, и оно вдруг вспыхнуло изнутри, как лик девы Марии. Вся простота мира, вся его загадочность отразилась в нем.
- Мне нравится его вкус, его запах. Как оно выглядит, в зернах, в порошке. Нравится даже то, что у него два рода - средний и мужской. Как кофе расходится по венам, разбегается, наполняя чем-то определенно иным, несозвучным с человеком, но вместе с тем таким органичным с потаенной его сущностью. Это сродни чуду, настоящему, без дураков.
- Ого, вы смотрите в самый корень, Марина! – сказал Мара. – И вы поэт!
- А в исключительных случаях, кофе имеет и женский род, - добавил Киря.
Марина, прикрыв глаза, отпивала глоток за глотком. Казалось, еще немного и она воспарит.
- Еще? – Ванина ложка зависла над чашками приятелей.
- Нет-нет! – закричали они. – Нет!..

Марина долго блевала в кустах, в то время как Мара поддерживал ее ладонью за лоб. Дождь прекратился, запах земли и рвоты был резок и в то же время нежен. Киря безуспешно пытался подняться и снова валился на асфальт. Он здорово перебрал. Еще в квартире Вани он падал два раза, срывая со стены вешалку в прихожей, затем растянулся на лестничной площадке возле лифта...

Когда, сидя за столом, Ване Крапивину открыли глаза, сказав ему горькую правду, он заплакал. Он зарыдал, упав головой на стол, возле жестяной банки с бабушкиным прахом. Вот и случилось то, чего он так страшился, что пытался отодвинуть в своем сознании далеко на задний план, чтобы никто не смог выудить на свет его страх. Он очень боялся потерять свою бабушку. Выпроводив приятелей и бледную Марину, он прошел в комнату.
- Ты снова пьян, - вздохнула бабушка, качая головой.
Ваня присел на край ее кровати. Он смотрел на морщинистое лицо, в слезящиеся глаза, в которых каждую секунду мерк свет, миллионная его часть, каждый миг, и сердце Вани сжималось от любви и раскаяния.
- Бабуля, я тебя выпил - всхлипнул Ваня. – Они сказали, что ты умерла.
- Ох, боги вы мои, боги, - сказала бабушка. – Иди ко мне, дурачок.
Она положила голову внука себе на грудь, и он, улыбаясь, слушал, как бьется ее сердце. Тук-тук. Тук-тук. Тик-так, тик-так, - в параллель ему двигалось время, не слишком медленно и не слишком быстро. Нормально.