Запойное чтиво

Чичи гага :: Роман-эстафета третья глава. А ты не лётчик, а я была так рада…

2010-05-18 09:23:46

А ты не лётчик, а я была так рада…
********************************
Перед Киреевым стоял его тверской партнёр Петенька Берковский.
Теперь мы покинем изумленного Киреева, аэропорт Домодедово и так и не появившегося загадочного Станислава Ивановича.
Займёмся проблемами тверского партнёра.

У Петеньки Берковского пропала тень.
Пропажа обнаружилась не сразу, постепенно.
Да иначе и быть не могло – Петенька по большей части летал в облаках и глазел на звёзды.
Если вы подумали, что летал и глазел он в метафизическом смысле, спешу вас разочаровать, а быть может и удивить: летал он взаправду, ежедневно и ежечасно.

Превысокомногорассмотрительствующий читатель – будь внимателен: далее поскрипывая натруженной мышью и клавиатурой, пойдёт описание вещей правдивых, но в чём-то невероятных, хотя и честных до неприличной лжи…

Летать Петенька Берковский придумал с младых ногтей.
Сжираемый болезненным честолюбием, которое в клочья рвало его чахоточную грудь он с детства страдал.
Страдал упоительно и самозабвенно.
Петенька отличался маленьким ростом, граничащим с неприличием карлика, но нелепо-большим размером ног.
Крупной головой, на которой рос волос пшеничного цвета, рос, так как может расти лишь у волка: от затылка и висков к лицу, непокорными жёсткими вихрами.
Большие губы сохраняют молодость и привлекательность женщин по срединную осень их жизни, но Петеньку они портили и откровенно бесили.
Кажется странным: в отдельности все части его несуразного и хрупкого тельца были исправны и безупречны, но собранные кое-как вместе имели вид нелепый, жалкий, а порой и отчаянно безобразный.
Виной тому, скорее всего, был его родитель по мужской линии.
Посредством какого чуда восьмидесятичетырёхлетний Марк сумел посеять безнадежно старую семечку в лоно тёртой вертихвостки не оставившей в этой истории собственного имени?
На каких носилках он внёс давно увядший детородный орган, отнюдь не нефритовый жезл, но в пещеру лотоса?
Приходиться признать это чудом и не иначе.

Тем временем, мальчик рос.
Имея смышлёный ум, он быстро освоил науку: в человечьей стае выживает сильнейший. Физические данные Петеньки стремились к нулю.
Он был в полном отчаянии и близок к той опасной границе, за которой мрак безумия или последний шаг самоубийцы, что порой имеет знак равенства.
Но удачно в руки отрока попала книжка Стендаля «Красное и чёрное».
Сделав верный вывод о Бонапарте, он преисполнился наполеононенавистничеством, и верно осознал свой путь.
С холодной головой и тщеславным сердцем он понял, лишь разительное отличие от иных даст ему превосходство и силу.
Быть может и свободу, о свободе он правда не помышлял, но мы с вами домыслим за зелёного юнца – нам можно…
Как, оказалось, осознать смутно своё предназначение ещё только малая часть пути, первый шаг, скорее кратенький шажок.
Проблема возникла, казалось колоссальная и непреодолимая – наш юный друг был безнадежно ленив.
Тупик и унынье?
Как бы не так, Петенька вострым умом, аки отточенной шпажкой прочертал мысленно свою стезю и упрямо ей следовал...

Семи лет отроду Петенька Берковский частенько совершал лечебные променады на морском берегу.
Русские рандеву на загаженном пляже приглаживали хвори Петруши и настраивали на некий романтический лад.
Подкидывая круглую гальку на ладошке и зашвыривая её с характерным свистом и последующим шлепком в море, Петенька размышлял. – Вот сидят на прибрежных скалах, в сущности, вздорные существа бакланы, орут они как оглашенные, суетятся, дерутся. – Но, поди, ж ты летают. – Или взять, к примеру, в другой раз, птицу и вовсе пустяковую, мелкую и невзрачную: полярную крачку. – Казалось пыль и голь, но летает просто уму непостижимо, семьдесят тысяч вёрст, в один сезон…

Углубившись в собственные переживания и взвинченный явной несправедливостью мироустройства, Петенька вылупил очи в сочное небо.
Как нарочно в светлом разрыве алых туч с глумливым курлыканьем плавно парил в восходящем потоке клин серых неопознанных Берковским тварей.
Петенька с досадой топнул ножкой и гневно замахнулся в бессилии на улетающих птиц, порицая беспечных летунов, и всем видом своим, выдавая тоску и раздражение.

Настроение резко переменилось в область уныния и злобы.
Петя в лёгкой прострации с горечью опустил голову вниз и опешил. Ноги, обутые в лёгкие сандалии оторвались от земли сантиметров на пятнадцать. Петенька определёно висел в воздухе. Подумав несколько секунд, нелепый мальчик робко и несмело взмахнул угловатыми руками. Несуразное тело резко, отдельными толчками и рывками взмыло вверх.
Осторожно взглянув на землю, Петенька земли не углядел.
Под ним резвились белоголовые, курчавые морские барашки.
Берковский с упоением наблюдал за раздумчивым крабом, шевелившим свои повседневные дела на тёплом мелководье.
Жадно жал взглядом десятки медуз, раздувающих свои капюшоны и дрожащих студенистыми телами в толще морской воды.
Восторг Петеньки был так многообразен и полон, упоение внезапным взлётом пронзило мальца, и он вовсе не озадачивался мыслями о неизбежной посадке.

Лёгкий прибрежный бриз, выписывая капризные пируэты, сообразуясь с атмосферным фронтом, ласково трепал мальчика и носил, будто в детской колыбели, чуть удаляя от берега над морем и к пущей радости ребенка, возвращая на спасительную твердь.

Твердь, твердью но до земли было метров двенадцать и никак не меньше…


Петенька даром, что ребёнок вытянул носки стрункой вниз и аккуратно пошевелил пальчиками.
Вместе с пальчиками маячком качались мыски порванных сандалий.
Плавно, подобием швейцарского лифта не ощущая скорости, Берковский начал своё приземление.
В томительной нерешительности замер над мелководьем.
По наитию расклячил пальцы рук на манер хордовых птиц, которые впрочем, топырят перепонки на лапах, и удалось: юзом, кривым боком его понесло к горизонту в море.
Мгновенно переменив руки, Петенька ловко изменил и маневр: изящно паря спикировал на прибрежные дюны.

Переполненный высоких чувств он без устали мельчил песок побережья, то беспорядочным бегом, то лихорадочными прыжками.
Дикий восторг и волна быстро ускользающего счастья накрыла юного героя.
Силы вовсе оставили его.
Петенька вяло соскользнул на зыбкий песок и погрузился в сон.

Ему снился сон его жизни.

Триумф.

…Мощный Тучков с пудовыми кулаками, и валиком мускул, на бычьей шее.

Тот самый Тучков который вечно назначал Берковского карликом и недомерком, ныне жутко завидовал Петеньке.
Тучков мял в руках будущего тестомеса вязаную шапочку абсурдного цвета, прикусывал нижнюю губу, мясистым вывертом нависающую над подбородком и потрясённо шептал:

- Не велено летать, никак не велено. Как же это случится, ежели каждая мелкая сволочь начнёт взлетать, не имея на то не прав не разрешения? Оскорбительно и в корне не верно. Хаос случится и полный раздрай. Сука, с-ссука-ааа… На землю, я велю тебе на землю.

Петенька лишь тихо улыбался, великодушно, не замечая зависть и беспомощность Тучкова.

…Леночка Андреева, вечная отличница и задавака, потеряно билась в тихой истерике. Прикрыв перекошенный рот птичьей ручкой, она не убедительно хлюпала никчемные слова, летящие из учёных уст сорокой балаболкой и падающие ей под ноги:

- Это в корне не верно и антинаучно. – Ньютон с яблоком. - Закон всемирного тяготенья. – Бойль и Мариотт, Ломоносов - Лавуазье всегда объясняли невозможность. – Подонок, Берковский я тебя просто ненавижу!– Ты полное ничтожество и чмо! – Нет, вы мне объясните, почему именно он?! – Я! Это - я - всю жизнь мечтала, а летит этот паяц и нескладный пингвин!!!

Петенька радушно махнул Леночке рукой и послал воздушный поцелуй.
Нервное и тонкое учёное создание не выдержало глумления, с её ясное дело разумения, и грохнулась в спасительный обморок.

…Свежая учительница математики, аппетитная блондинка в немыслимо коротких бикини, прищурившись, смотрела на Петеньку.
Виктория Ильинична Пельцер.
Учительница, при взгляде на которую Петенька мгновенно заливался алым румянцем и вздрагивал.
Вздрагивал оттого, что в широких школярских брюках начинала попискивать и шевелится незнакомая ещё Петеньке мышь.
Виктория Ильинична призывно махала ему изящной перчаткой снятой с вялой кисти, и так эротично (слово в ту пору не имело хождение, и было Петеньке не ведомо) провела кончиком языка по верхней губе.

…Сердце выпрыгивая из груди забухало часто-часто, взбунтовавшаяся мышь рванула в штанах вверх.

….и Петенька Берковский проснулся. Проснулся к своему ужасу в собственной кровати.

Петенька Берковский стремглав мчался, куда глаза глядят.

Но, увы, глаза не куда и не глядели.

Крепко зажмурившись, он в отчаянье думал о том, что сегодня же по утру, Виктория Ильинична Пельцер в изящных ажурных трусиках и кокетливом лифчике розового цвета с нелепыми рюшечками и тесёмочками по всему контуру из белоснежных херувимчиков, уйдёт с блаженной улыбкой на лице к морю.

Уйдёт вовсе не одна, а под руку с накаченным и быковатым Тучковым.
И вслед им задорно и ехидно будет смеяться Леночка Андреева.

Все просто-напросто забудут его жалкий полет, и он вернётся в своё прежнее обличие. Станет никчемным и глупым мальчишкой.
Крепко сжав кулаки, так что побелели костяшки пальцев, он побежал ещё быстрее, хотя казалось, что и до этого был на пределе.
Впереди был яр и резко - крутой обрыв.
Петенька втянул крупную голову в хлипкие плечи, плаксиво сморщил лицо и как со спортивного трамплина отчаянно сделал три последних шага.
Впрочем, третий был уже над пропастью.

И полетел.

Он вновь полетел!

Широко растопырив пальцы рук и сложив ногу на ногу, - имитируя хвост тясокузки, - он летел изящно и красиво.
Навроде настоящего планериста – парил над зыбкой утреней зорькой, обдуваемый лёгким и свежим ветерком.
Он вновь прикрыл на мгновение глаза, ветерок незнакомой материнской рукой трепал непослушные вихры на затылке и невольно першило в носу, и катились лёгкие слёзы.

И это было счастье.

Минуту назад страшное отчаянье, попытка суицида и снова полёт.

Полёт неземной красоты, и сумасшедшего адреналина, полёт невозможный, неосуществимый, но такой желанный и полный безумного счастья.

Полёт средь облаков а внизу маленькими незначительными букашками мускулистый Тучков, кокетливая, изящная, откровенно красивая, взбалмошная, но совершенно пустая Виктория Ильинична Пельцер , и злая девочка умная недоучка Леночка Андреева…

С этого дня всё и началось: день сместился в сторону ночи, ночь заменила собой день – бодрствование, сновидения, явь ли; бред ли? – всё перемешалось.
Петенька не сознавал где реальность, где мечта, где сон, где горячечный бред.
То впадал в глубочайшее унынье и отчаянье, то находился на пике счастья и величайшей радости.
Полёт смежался не умением летать, гордость переполняла его в краткие минуты полёта, и злая тоска поедала мальчика, когда его презирали и оскорбляли, разоблачив в неумении оного.

Леночка Андреева как-то изрекла: - Сегодня ночью мне приснилось, что ты повесился. – И я проснулась в прекраснейшем расположении духа!

Был ли этот сон, или подлая выдумка? – это нам не ведомо.

Были и другие проказы не менее пикантные, ужасные и прекрасные одновременно.

Учительница математики Виктория Ильинична Пельцер, явилась на очередной урок в ажурных, гламурных трусиках с глубоким вызывающим вырезом и в прекрасном легкомысленном бюстгальтере расстегивающимся спереди.
Цвет белья был бесподобен: сочный маренго с металлическим отливом.
Она цокала языком, мелком рисовала круги, треугольники и квадраты на своих бёдрах, груди плечах.
Потом измазала щеки, и лоб Петеньки остатками мела на пальцах и ладошках.
Сердце Петеньки билось часто-часто, впрочем, и давнишняя мышь в штанах проснулась, встрепенулась и очередной раз прыгнула.

Тучков выводил бедного сироту на заплеванный школьный двор и бил.

Бил не единожды, бил нещадно, зло - в кровь и приговаривал: - Нет подлец летать ты не умеешь! – Это всё миф и гипноз! – Наглое надувательство и издевательство над нашим здравым смыслом и законом всего земного мироустройства! – Шалишь, брат, я с тебя дурь всю повыколочу и призову к порядку, будешь как все по тверди земной ползать, ну а еже ли зашибу чуток, так без обид и претензий – для твоей и общей пользы радею! – Никак не иначе!

Петенька продолжал жить, а куда же деваться?!
Все свои странности и отличия от прочих людей относил к болезни возбужденного мозга и что с этим делать, решительно не знал.
Но жизнь его была не скучна, с этого дня он был преисполнен бездной надежд, и он верил, он верил, что сон - это только сон, а в жизни он настоящий лётчик он умеет летать посредством телепортации в пространстве и во времени, не пользуясь никакими приспособлениями.
Но однажды пришёл в его жизнь странный день. Как все странные дни в жизни людей начался он обыденно, и казалось ничего примечательного и выдающегося не случится. Всё как всегда - ничего нового, но в один миг всё изменилось.
Летя низко над морским брегом, он обнаружил, что исчезла его тень…