КОДЕКС
ДЕКЛАРАЦИЯ
Главная Регистрация Свеженалитое Лента комментов  Рюмочная  Клуб анонимных ФАК

Залогинься!

Логин:

Пароль:

Вздрогнем!

Третьим будешь?
Регистрируйся!

Слушай сюда!

poetmarat
Ира - слитонах. По той же причине.

Француский самагонщик
2024-02-29 17:09:31

poetmarat
Шкуры - слитонах. За неуместностью.

Француский самагонщик
2024-02-23 13:27:28

Любопытный? >>




Ад невинных (глава 21-24)

2016-08-29 01:11:25

Автор: vpr
Рубрика: KING SIZE
Кем принято: Француский самагонщик
Просмотров: 1539
Комментов: 2
Оценка Эксперта: 40°
Оценка читателей: N/A°
Глава 21. По ту сторону Великой Реки

Мне никогда не приходилось стрелять по живым мишеням. Да и пистолет я держал в руках только один раз, ещё в колледже. Летом восемьдесят второго мы с компанией отдыхали на берегу озера, пили пиво и закусывали чипсами. Вот тогда Джордж и вытащил из рюкзака пушку. Я без особого интереса разглядывал оружие. Единственное, что привлекло моё внимание, это цвет – в свете солнца пушка отливала золотом. Стреляли по банкам с расстояния двадцати шагов. Как и положено человеку, впервые взявшему в руки оружие, я ни разу не промахнулся. Банки подпрыгивали, как перепуганные котята, делали сальто и прятались в траве. Особого удовольствия я не испытал, но при каждом выстреле у меня перехватывало дыхание.
Дыхание перехватило и сегодня. Может поэтому, а может из-за того, что я отвёл взгляд, пуля пошла выше и задела шею Винсента, хотя целился я, аккурат по центру его спины. Винсент разворачивается и тут же кидается на меня. Нажать на спуск второй раз просто не хватило смелости. Винсент прикладывает меня в бровь стаканом, который сжимает в руке. Скорей всего, этим ударом он бы меня вырубил, но я успел сделать шаг назад и Винсент только чудом не попал мне в висок.
Я приподнимаю руку, чтобы выстрелить снова, но противник выбивает оружие ударом ноги. Всё это происходит в жутком молчании. Молниеносный джеб в челюсть валит меня с ног. Я замечаю, что рубашка на правом плече Винсента насквозь промокла и стала бурой. Из шеи бьёт тонкая струя, раскрашивая красными точками белую обивку дивана и блестящий паркет.
Я поднимаюсь на ноги, и уворачиваюсь от очередного удара. Винсент врезается плечом в стену. Понимаю, что надолго его не хватит, и это придаёт мне сил. Пистолет после удара отлетел в сторону и теперь лежит возле камина. Совсем недалеко от Эмми, которая без каких либо эмоций наблюдает за нашей схваткой. Винсент тоже замечает оружие, и мы одновременно кидаемся к пистолету. Струя тёплой крови ударяет мне в висок и шею. Эмми в два шага оказывается у пистолета и ногой отправляет его в противоположный угол, прямо из-под руки Винсента. Я оказываюсь не таким проворным, как мой противник, толкаю его в спину, Винсент теряет равновесие и падает. Кажется, он здорово приложился головой о каминную решетку, лежит без движения, по паркету растекается тёмное пятно. Я в полной растерянности оглядываюсь на Эмми, но она совершенно спокойна.
- Ну что, я буду ждать тебя в машине? – спрашиваю.
- А он? – кивает Эмми на Винсента.
Я поворачиваюсь и наблюдаю, как Винсент тяжело поднимается с пола. Вид его ужасен, он прикрывает рану рукой. Волосы, лицо и рубашка в крови. Кровь даже на ногах. Ему удаётся приподняться и встать на одно колено, дальше его не пускают сила гравитации и отсутствие сил собственных. Он рычит и хватается свободной рукой за железную решетку. Я выдергиваю из корзины каминные щипцы и наотмашь бью Винсента по голове. Он продолжает рычать стоять на колене, буравит меня взглядом. С начала нашей очной встречи Винсент не проронил ни слова, только этот утробный вой, от которого стынет кровь. Мне приходит на память сцена из английского фильма о футбольных болельщиках. Разбитые головы, ножевые раны и крики. Крики умирающих и крики убийц. Возможно, в этом что-то есть, и я тоже начинаю кричать. Затем, бью Винсента по лицу ступнёй, не сильно, просто чтобы опрокинуть его на спину. Понимаю - чтобы добить жертву, мне ни в коем случае нельзя видеть его глаза.
Винсент падает на бок, я встаю над ним, замахиваюсь щипцам и бью, целясь по затылку. В последний момент, полагаясь на правильность выбранной траектории, отвожу взгляд. По звуку, а также по истошному вою Винсента понимаю, что попал. Следующий удар я уже наношу зряче. Когда жизнь покидает тело противника, у меня тут же пропадает отвращение к происходящему. Как будто я избиваю мешок с песком или тушу давно разделанного животного. Если бы Эмми меня не остановила, я бы колошматил беднягу, насколько сил хватило. Очнулся как от кошмарного сна, только когда Эмми схватила меня за руку.
- Хватит.
Я послушно останавливаюсь и роняю на пол орудие убийства. Щипцы имеют отвратительный вид, как будто ими ковырялись в чреве убитого животного.
- Отмой лицо и руки, ванная справа от входа.
Эмми нажимает кнопку пульта, разъезжаются декоративные панели на одной из стен гостиной, за которыми скрывается гардеробная. Эмми передаёт мне чистую футболку и ключи от машины. Поднимает с пола пистолет.
- Полотенце найдёшь в ванной. Переоденься и жди меня в машине. Надеюсь, водишь ты лучше, чем стреляешь.
- Да, - отвечаю я и выхожу.
В дверях оборачиваюсь. Интерьер гостиной теперь напоминает скотобойню. Из меня рвётся наружу всё, что я не успел переварить за день.

Эмми отсутствовала не больше получаса. Наконец, она появилась на дорожке, в руках пистолет и тяжелая сумка. Я завожу двигатель, сумка летит на заднее сидение, Эмми устраивается рядом со мной.
- Поехали.
Не спрашиваю – куда? Главное – подальше отсюда.
Мы покидаем разукрашенный неоном Нью-Йорк и нас заглатывает ночь. Час пути до Филадельфии пролетает как одна минута. Три часа перелёта в Сан Антонио кажутся вечностью. Я пробую уснуть и мучаюсь кошмарами.

***
В приграничном Ларедо я в течение дня получаю паспорт на имя Томаса Челленджера. Под видом этого субъекта и под руку с Эмми пересекаю Рио-Гранде по одному из многочисленных мостов. В рюкзаке у меня за спиной четверть миллиона американских долларов, отмытых на крови Винсента. Вид влюблённой парочки не вызывает никакого интереса ни у американских пограничников, ни тем более у мексиканцев. Но возможно, это всё колдовские чары моей спутницы. С недавних пор я убеждён, что она настоящая ведьма.
Потом был автобус, похожий на цирковой фургон, затем ещё один перелёт из Монтеррея на полуостров Юкатан.
Место, где мы остановились, называется Чемакс. Городишко похож на те, что показывают в поздних вестернах. Только вместо грунтовых дорог здесь асфальт, а вместо лошадей автомобили. Настолько пыльные, что невозможно сразу определить их цвет. Конечно же, посёлок наводнён индейцами. Бывшие ацтеки или майя сидят без движения на стульях, рядом с входом в свои жилища или магазины. Трудно различить, мужчины это или женщины. Они молчат, если их не трогать. Но только вы решитесь что-нибудь у них купить, мгновенно услышите как минимум полсотни слов.
Прохожих за первые несколько дней я почти не видел. Уже потом догадался что, во-первых, они выходят только вечером, а во-вторых, пользуются менее оживлёнными улицами. Вероятно, инстинкт самосохранения крепко засел в головах краснокожих. Не высовываться – их основной девиз.
Вилла, на которой мы живём с Эмми, раньше принадлежала её предку, португальскому конкистадору, имя которого до сих пор красуется над входом в дом. Здание построено в самом настоящем колониальном стиле. Стены едва ли перекрашивались за сотню лет больше двух раз. Каменные ступени и плиты двора проросли травой. Настоящая старинная вилла, никакого дизайнерского обмана.
Кроме нас на вилле постоянно находится привратник Гуга, с труднопроизносимой фамилией Сальватьерро, дремучий и тёмный, как старое дерево. Если верить его словам, семья Сальватьерро служит здесь чуть ли не с момента постройки этого дома. Гуга почти не видно и не слышно. Днём он обитает в восточной части дома и выходит только после заката. Не удивлюсь, если он окажется настоящим вампиром.
Днём Эмми позирует на веранде, ведь окно в кабинет такое маленькое, что света едва хватает, чтобы увидеть кончик собственного носа. Здесь всё так построено – минимум солнца, максимум тени и прохлады.
- Вечером выйдем в город? – спрашивает Эмми.
- Да, но у меня нет ножа, а без ножа я бы не рискнул выходить.
- Каминные щипцы подойдут?
Что-то сродни гордости просыпается внутри. Да, я такой! И в этом городе - свой в доску. Я зарос, не брился недели две, осталось только добавить местного колорита в виде загара.
Эмми поднимается с кресла, хотя я ещё не закончил.
- Я сейчас.
Она выходит, я подправляю цвет и линию плеча в том месте, где она мне кажется не совсем удачной.
Эмми возвращается, протягивает мне небольшой пластиковый контейнер. Стенки контейнера запотевшие и прозрачные, и я вижу, что внутри несколько вертикально расположенных пробирок в которых переливается густая тёмная жидкость.
- Что это? – спрашиваю.
- Открой и узнаешь.
На ощупь ёмкость холодная, как будто только что из морозильной камеры. Пальцы соскальзывают, я никак не могу справиться с плотной крышкой. Наконец, приоткрываю её, вскрываю одну из пробирок, и в нос ударяет запах железа. Жидкость вязкая, имеет темно красный оттенок. К горлу подступает тошнота, я ставлю контейнер на столик, чтобы не выронить его из рук.
- Это кровь Винсента. Помнишь, я тебе говорила, чего не хватает в картине?
Конечно, я прекрасно помню. Представляю, как бережно Эмми собирает с пола кровь моего соперника, и чувствую легкое возбуждение. Эмми присаживается рядом со мной, наклоняется и рассматривает картину. Через вырез платья я вижу её грудь - два остроконечных белых конуса.
- Ну, что же ты?
Снова приоткрываю крышку. Не смешивая содержимое с краской, делаю несколько широких мазков, окуная кисть прямо в контейнер. Полотно сразу впитывает кровь, на холсте остаются только еле различимые разводы. Тошноты я уже не ощущаю.
- Ещё, - просит Эмми, и я покрываю кровью почти всю композицию второго плана.
Вижу, что заказчица моя довольна.
- Мне нравится.
Она встаёт и поднимается. Солнечный свет делает платье Эмми прозрачным, и я разглядываю её тело. Переступая босыми ногами по раскаленным плитам, она подходит к креслу напротив, садится и чуть-чуть раздвигает ноги. Этого достаточно, чтобы я тут же оказался возле Эмми.

***
Вечером в таком местечке как Чемакс можно найти массу приключений. Особенно в компании красивой женщины. Например, нарваться на местных краснорожих громил и если очень повезёт, унести ноги.
Пока мы с Эмми гуляем по городу, меня преследует липкий страх. Больше всего боюсь, что не смогу защитить свою девушку. Пистолета у меня нет, да и каминными щипцами я бы вряд ли сумел воспользоваться, окажись они под рукой.
На обратном пути Эмми затащила меня в местный бар, выпить по стаканчику аньехо. Полдюжины посетителей за столиками особого внимания не заслуживают, в отличие от парня, сидящего у барной стойки. На плечах полосатый серапе и чёрная широкополая шляпа, надвинутая на самый нос. Сидит спиной к двери, но когда мы входим, чуть поворачивает голову. Долю секунды меня и Эмми буравят две искорки любопытных глаз, которые тут же гаснут. Это индеец, похоже, прямой потомок майя.
Мы занимаем свободный столик, я сажусь так, чтобы держать в поле зрения входную дверь и бар. Индеец в полосатой накидке почти сразу уходит, бросив на стойку несколько монет. Пока идёт к выходу, старается не смотреть в нашу сторону, более того, слегка касается пальцами полей шляпы, чтобы скрыть лицо. Напрасный труд, я узнаю его из сотни. У меня стала проявляться уникальная память на лица. И не только на лица, я научился по памяти воспроизводить сложные цвета и комбинации, увидев их один раз. Мне вдруг захотелось написать портрет индейца, о чём я тут же сообщаю Эмми.
- Ты сначала мой закончи. Кстати, мы уже неделю здесь, а ты не намного продвинулся. Тебя что-то отвлекает? – спрашивает Эмми.
- Да вроде нет, сам не знаю.
- Может, мне уехать на несколько дней? – спрашивает Эмми. – Натурщица ведь тебе уже не нужна.
- Не в этом дело, - отвечаю.
Натура уже не нужна, что верно, то верно. Просто я хочу, чтобы Эмми была рядом.
- Тогда в чём?
- В Нью-Йорке было несколько раз… - начинаю я и думаю, стоит ли рассказывать Эмми о мистике, которая с некоторых пор мешает работе.
- Что?
- Не знаю, наваждение какое-то. Я тебе не говорил, но иногда пропадали краски. Как сквозь землю…
- Неужели? Я помню, что при первой встрече, ты представился мистиком. Правда, потом передумал…
- Да ладно, забудь.
Я выпиваю свою текилу.
- Мне бы хотелось поскорей увидеть картину, - говорит Эмми.
- Я постараюсь.

Обещать можно всё что угодно, но работа и вправду идёт туго. Особенно после того, как на полотно легла кровь Винсента.



Глава 22. Индеец

Эмми отсутствует на вилле всего несколько дней, и я места себе не нахожу. Она уехала во вторник, а сегодня уже пятница. Пробую писать, но работа не идёт, хоть ты тресни. Когда спадёт духота, выйду в город. Нужно развеяться, иначе я никогда не закончу этот проклятый портрет.
К вечеру небеса разверзлись, и город залило водой. Ливень был недолгим, но последствия плачевными. Грязь и мусор вымыло из переулков на улицы и на трассу Вальядолид – Канкун, чуть ли не единственное освещенное место города. Как ни странно, несмотря на грязь и сырость людей прибавилось. Наверное, любое событие в этом захолустье, пробуждает местное население к активности.
Улицы здесь не имеют названий, только номера. Те, что с севера на юг – чётные. Меня как магнитом тянет в бар, куда мы заскочили с Эмми неделю назад. Не выходит из головы тот индеец. Солнце ещё не зашло и я надеюсь отыскать бар до темноты.
В центральной части города дома плотно прижимаются один к другому, пройти на параллельную улицу можно всего в двух, трёх местах, где между зданиями есть небольшие разрывы. Они настолько узкие, что их даже переулками не назовёшь. Много церквей. Строили их с какой-то маниакальной страстью, видимо хотели взять количеством. Это говорит либо чрезмерной набожности населения, либо о чудовищной греховности. Из открытых дверей веет прохладой, можно спрятаться от солнца, посидеть и отдохнуть. Возможно, в этом и кроется настоящая причина их невероятного количества.
Цвета. Их столько, сколько можно придумать и смешать. Радуга фасадов, от желтого, до зеленого и даже фиолетового нисколько не умаляет мрачного чувства от городского пейзажа в целом.
Блуждаю в поисках заведения уже полчаса, но тщетно. Мне кажется, что я хожу кругами, постоянно попадаю на одну и ту же улицу. Чувствую чьё-то постоянное присутствие за спиной. Оборачиваюсь, но никого не вижу.
Солнце начало заваливаться за горизонт, когда я наконец-то напал на след, узнав один из магазинчиков. Да, так и есть! Ещё шагов пятьдесят и я увижу вход в заведение. Разглядываю вывески, и замечаю в конце улицы мужской силуэт. Человек кажется мне подозрительным, он явно старается остаться незамеченным. Расстояние между нами сокращается, становится страшно. Успокаиваю себя, уговариваю, что мне просто показалось. Оборачиваюсь и с противоположной стороны улицы замечаю ещё одну тень. Снова меня разрывает приступ необъяснимого страха, судорожно пытаюсь отыскать выход. Метрах в десяти от магазина есть узкий проулок. Решаюсь и бегу к нему что есть сил. За спиной ужасающе тихий шелест шагов преследователя.
Ныряю в расщелину между домами и сходу натыкаюсь на сваленные под ногами картонные коробки. Спотыкаюсь и чуть не падаю, вытягиваю руки, отталкиваюсь от стены и бегу дальше. Лужи, чёрные и глубокие занимают всю ширину проулка. Ноги разъезжаются в грязи, и я подворачиваю ступню.
Чёртов дождь!
Впереди каменная изгородь метра полтора высотой. С ходу её не преодолеть. Я хочу подтянуться, но сзади наваливается преследователь, виснет на плечах и в итоге, валит меня на землю, в грязь.
В вечернем свете узнаю того самого парня из бара. Если это не простая случайность, значит, он тоже искал со мной встречи. Индеец хватает меня за ворот и ставит на ноги, локтем прижимает к стене. В его свободной руке поблёскивает лезвие ножа. Он что-то говорит на языке майя, я не понимаю и мотаю головой.
- Нет, не надо!
- Где она?
Слава богу, он хотя бы знает английский. Уже легче.
- Я не понимаю, о ком вы?
- Женщина, что была с тобой. Где она?
Понимаю, что изворачиваться глупо.
- Я не знаю где она сейчас. Она уехала… два дня назад, кажется.
- Ты давно её знаешь?
- Мы познакомились в Мехико… месяц назад. А потом она привезла меня сюда.
Мне легко сделать так, чтобы индеец поверил, ведь почти всё, что я говорю - правда. Индеец задаёт следующий вопрос, и он настолько неожиданный, что ставит меня в тупик.
- Ты рисуешь её?
Я молчу, и лезвие ножа рефлектирует в умирающем свете солнца возле моего носа. Если ответ будет неверным, то в следующую секунду лезвие спрячется внутри меня. Как прячутся в церквях от солнца местные прихожане. Господи, он сделает своё дело и сразу побежит туда, в тень прохлады, чтобы его исповедали и отпустили грехи. Выйдет чистым как младенец и готовым убивать снова и снова. Какой вариант ответа верный, я не знаю, поэтому решаюсь сказать правду.
- Да, я пишу её портрет.
Нож теперь достаточно далеко от моего лица, и я могу перевести дыхание.
- Что вам нужно? Я простой художник…
Это ложь. Я давно уже не простой художник. Я вор, аферист и убийца. Меня разыскивает ФБР и возможно, мафия. Но сейчас, в грязной подворотне мексиканской деревни лицом к лицу с бешеным индейцем, господи, мне так хочется быть простым художником!
Внезапно из глубины переулка доносится голос привратника Гуга Сальватьерро:
- Мистер Челленджер? Вы здесь?
Старая бестия следил за мной от самого дома. Именно его присутствие я ощущал за спиной.
Индеец прячет нож и делает знак, чтобы я молчал, хотя у меня и в мыслях нет подавать голос. Он быстро шепчет мне на ухо:
- Чавинда. Запомни.
Я киваю, индеец продолжает шептать:
- Церковь на Николас Браво. Чем быстрее ты там окажешься, тем лучше. Твоя жизнь… зависит от этого.
Он подтягивается, перепрыгивает через парапет и исчезает в сумерках. Как раз в тот момент, когда из проулка появляется Гуга. В его взгляде я не вижу даже тени удивления. Ему незачем задаваться вопросом, что я делаю в таком месте поздно вечером. Просто он хороший слуга и я тоже должен соответствовать. Направляюсь в сторону центральной улицы и, проходя мимо Гуга, бросаю через плечо:
- Проводи меня домой.

Мне есть о чем поразмыслить.
Во-первых, о загадочном индейце, который знает, что я пишу портрет Эмми. Заметить нас на веранде он не мог, это место находится во внутреннем дворе виллы. Разве что Гуга проболтался в городе, но эту мысль я отмёл сразу. Уж очень он дорожит своим местом. Ну, хорошо, даже если я пишу портрет Эмми, зачем приставать ко мне с ножом? Вот что никак не укладывается у меня в голове. Возможно, индеец является моим менее удачливым конкурентом. Но уж очень он не похож на художника. Ещё вариант - он её бывший любовник. Для меня этот расклад кажется совсем уж постным. Нет, здесь кроется нечто посерьёзней.
Второе, что не даёт мне покоя, это место, которое назвал индеец. Чавинда. Почему мне нужно попасть именно туда, да ещё и как можно скорее? Его слова, - чем быстрее, тем лучше. Что он имел в виду, когда сказал, что от этого зависит моя жизнь?
В-третьих, я не уверен, что мне нужно рассказывать обо всём этом Эмми. Вернее, уверен в обратном.
И снова я сажусь за портрет, и снова работа не идёт. Настолько тяжело писать, как будто меня держат за руки. Я ищу глазами нужный тюбик с краской, но не нахожу его на месте. Всё повторяется, как когда-то в Нью-Йорке.
После встречи с Эмми у меня был недолгий очень плодотворный период в работе, затем наступил спад. Вообще, жизнь моя здорово накренилась с того момента. Я и рад бы вернуть всё на круги своя, но как это сделать? Эмми словно цепями сковала меня и не отпускает. Немного свободы я ощутил только сейчас, через пару дней после её отъезда. Я брожу по кабинету, и меня не покидает странное чувство - мне во что бы то ни стало нужно попасть в эту церковь на Николас Браво. Может именно там кроется развязка этой истории и мне удастся сбросить проклятые оковы? А возможно я просто хочу сбежать, но сам никогда не решился бы на это. И тут, как нельзя кстати появляется индеец и задаёт мне чёткое направление. Ну что же, я буду ему следовать.
Ночью на карте я разыскиваю Чавинду. Город находится в центральной Мексике. В пять утра я делаю несколько телефонных звонков. Перелёт с полуострова в Гвадалахару из-за пересадки в Мехико займёт минимум четыре часа. Автобус отсюда до аэропорта Мериды и от Гвадалахары до таинственного места назначения, это ещё часов шесть, никак не меньше. Если брать с запасом, то на поездку туда и обратно мне понадобятся сутки. Успею ли я провернуться до приезда Эмми? Для начала неплохо узнать, когда она возвращается.
За завтраком я деликатно поинтересовался об этом у привратника:
- Когда нужно встречать Эмми? Она не говорила?
Гуга как всегда невозмутим:
- Сеньорита не оставляла никаких распоряжений на этот счёт. Она никогда не сообщает о времени приезда и никогда не говорит, куда собирается ехать.
Конечно же, он врёт, и это видно по его очень уж безучастной роже. Ну что же, мне остаётся только понадеяться на удачу. Потому что для себя я решил ещё ночью - утром я отправлюсь в Чаванду и отыщу эту чёртову церковь.
Девять утра. Если потороплюсь, то к девяти вечера буду на месте. Я выхожу налегке, чтобы не вызывать подозрений у привратника. Говорю ему, что собираюсь съездить на сутки в Вальядолид а затем в Мериду, посмотреть достопримечательности и купить кое-что для работы. Ему не интересно, Гуга безучастен. Точно так же он был безучастен вчера, когда я уходил из дома, однако это не помешало ему следить за мной.
В автобусе совсем немного пассажиров, и я занимаю место в конце салона. Как только мы выезжаем за пределы города, водитель резко тормозит, выглядывает в окно и кричит. Оказывается, кто-то выскочил на дорогу прямо перед автобусом. В открытую дверь влетает мой вчерашний знакомый, сразу же отыскивает меня и садится рядом.
- Я знал, что ты это сделаешь, - говорит он и еле заметно улыбается.
- А что мне ещё остаётся? Ты ведь наверняка меня зарежешь, если я ослушаюсь.
Он не намерен шутить, улыбки на его лице я больше не вижу.
- В западной части двора увидишь пристройку. Тебе нужно спуститься в подвал. Через дверь ты не войдёшь, только через вентиляционный канал. Он довольно широкий, нужно только снять крышку. А вот чтобы выбраться обратно, запасись веревкой.
- Что там? – спрашиваю.
- Сам увидишь. Если скажу, ты мне не поверишь. Когда вернешься, найдёшь меня в баре. Или я сам тебя отыщу.
С этими словами он поднимается, просит водителя остановить автобус и выходит.
Дорога до аэропорта занимает чуть больше двух часов, автобус останавливается во всех населённых пунктах. Потом ещё час ожидания в аэропорту и перелёт, который вместе с пересадкой занял почти пять часов. В половине седьмого вечера я в Гвадалахаре. Чтобы сэкономить время, хочу взять авто, но на Централ Кампионера в прокате не оказалось ни одного автомобиля. Если поеду автобусом, это значит, что на месте я буду только к девяти. А мне ещё нужно найти церковь и попасть в подвал.
Отыскать попутку оказалось не так уж и сложно. Толстый мексиканец кивает на припаркованного у тротуара «Жука» со срезанной крышей. Под слоем пыли угадывается дерзкий красный цвет.
- Чавинда? – переспрашивает мексиканец, - полторы тысячи песо, и можете считать, что вы уже на месте.
- Пятьсот.
- Восемьсот, - говорит мексиканец, и я понимаю, что это его последнее предложение.
- Поехали.

Всю дорогу Пабло расспрашивает меня о Нью-Йорке. Зимой он обязательно поедет в Лос-Анджелес. Его брат уже два года как перебрался, работает водителем в Парамаунт.
- Турист? – спрашивает Пабло, видя, что разговоры о штатах меня не увлекают, а разговаривать всё равно надо. Так принято в Мексике и с этим мне нужно смириться.
- Да, что-то в этом роде.
- Правильно, что выбрали Чавинду. Немногие сюда едут… предпочитают увидеть Семь Ртов или Теотиуакан.
- А чего такого особенного в вашем городе?
- Много чего. Например, время может бежать по разному… люди пропадают. Машины…
Внезапно правые колёса «жука» цепляют обочину, автомобиль лихорадочно трясёт, и я вздрагиваю от неожиданности.
- ¡Chinga tu madre! – кричит Пабло и выворачивает руль.
«Жук» поднимает облако пыли, его выносит сначала на левую обочину, затем бросает на центр дороги, пока он не останавливается поперёк разделительной линии. Прямо на нас летит грузовик. Я жду удара, закрываю глаза, слышу продолжительный сигнал и истошный мат водителя:
- ¿A dónde chingados…?
Грузовик, не сбавляя оборотов, проносится мимо.
Пабло пытается завести машину. Стартер утробно урчит при поворотах ключа, но двигатель не отзывается.
- Чёрт бы побрал это проклятое место! – кричит Пабло и мне становится смешно.
Остаток пути мой водитель виновато помалкивает, я отдыхаю от его трескотни, и мне даже удаётся заснуть.
Во сне я дописываю портрет Эмми, но для завершения работы мне нужно немного подправить фон. Я отодвигаю ящики стола, в надежде отыскать нужную мне краску, но её нигде нет. Я бросаю это занятие, и подхожу к холодильнику, чтобы выпить бутылку пива. Дверца открывается, и я вижу голову Винсента. У него белые глаза, совершенно без зрачков. По стеклянной полке, по стенкам холодильника стекает кровь. Её так много, что она выплёскивается на пол, и я вынужден отступить. Я отхожу назад, а лужа передо мной всё растёт. Мастерская становится размером с футбольное поле, где то наверху включается слабый источник света, и теперь я вижу, что почти всё поле залито кровью. Холодильник так далеко от меня, что кажется размером с пачку сигарет. Только свет из его утробы обозначает то место в мастерской, где он стоит. Мне нужно поспешить к выходу, пока путь к двери ещё свободен от бурой пузырящейся массы. Я спешу, но не успеваю. Когда до двери остаётся всего пара шагов моя босая ступня попадает в вязкую лужу. Я кричу, и… просыпаюсь.
- Всё нормально?
Я открываю глаза. Пабло трясёт меня за плечи.
- Что?
- Вы кричали. Кричали во сне. Я испугался и остановил машину.
- Всё в порядке, спасибо. Который час?
- Без четверти восемь. Мы почти приехали,- говорит Пабло.

На Николас Браво я был в начале девятого. Строение впечатлило своей несуразностью. Безумный симбиоз готического костела и традиционной мексиканской церкви. Я обошёл здание со всех сторон, зашёл внутрь. Сел на скамью и дождался, когда выйдут последние посетители.



Глава 23. Местная терапия

Я терпеливо дослушал поэму до конца. Трагическая история любви убийцы Столыпина Дмитрия Богрова и какой-то Латыниной. Муть неимоверная, но я хорошо помню хваткие пальцы Серафимы на своей шее, поэтому критиковать, даже в мыслях нет.
Поэтесса вздыхает и трепетно складывает на коленях листы.
- Ну, как вам?
- Довольно мило.
- Что?
- Я хотел сказать, превосходно! столько чувства… Латынина эта ваша… прямо как живая.
Серафима потупила взор.
- А вам не показался эпизод в доме у Спиридовича несколько затянутым? – спрашивает она.
- Нет, что вы…
- Что?
- Ну, разве что самую малость. Совсем чуть-чуть.
Жду подвоха. Во время чтения я несколько раз отвлекался, и… чёрт! - совсем не помню, кто такой этот Спиридович. Не исключено что поэтесса снова на меня набросится, если прозвучит вопрос, на который я ответить не сумею. Уж слишком много действующих лиц в её поэме. И в этот момент мне в голову приходит мысль расспросить Серафиму о местных обитателях. Скорей всего, поэтесса и сама проходит здесь очищение, раз кинулась меня душить. Судя по повадкам, точно - не ангел.
- Слушайте, - я приподнимаюсь на локтях. Голос мой звучит вкрадчиво и загадочно, - мне очень нужна ваша помощь. Это вопрос жизни и… смерти.
Звучит нелепо, но Серафима оживляется.
- Говорите. Я сделаю для вас всё, что смогу.
- Вы сегодня увидите Марту? Или её сына? Можете устроить с ними встречу?
Поэтесса молчит и непонимающе хлопает глазами.
- Вы слышите? Мне нужно поговорить с родственниками профессора. Можете их позвать сюда?
- Боюсь, что раньше среды я их не увижу.
- Почему?
- Они уезжают… иногда. Так мне сказал Сэм. Однажды я поинтересовалась, и он именно так сказал…
- Уезжают? Разве отсюда можно уехать?
- Некоторые могут, - отвечает Серафима и прячет глаза.
- А куда именно они отправляются, он не говорил?
- Нет. Сэм сразу прекратил разговор и запретил вообще говорить на эту тему. Вы же знаете, как он умеет…
Серафима не знает, куда деваться, тоскливо поглядывает на выход из пещеры. Неужели передо мной та самая женщина, которая совсем недавно пыталась меня задушить? И наверняка сделала бы это, но внезапно увидела в жертве потенциального слушателя своего творения. Что на самом деле скрывается под этой благообразной маской? Может и вправду она душила при жизни своих критиков?
Если следовать логике Брендона, и моделированию ситуаций, о которых говорила Белла, у каждого в этом зверинце есть своя пара, свой ведущий. Тот, кто подводит греховодника под ситуацию. У Питера их двое – жена Марта и их общий ребенок. У ненормального Майки – такая же двинутая Александра. Кто из пары Сверчок и Урсула ведущий, а кто ведомый, мне ещё предстоит узнать. То же самое с Альбертом и Беллой. Кстати, я всё больше склоняюсь к версии, что в этом дуэте именно Белла является сотрудницей богадельни, а её здешний муж скорей всего безмозглый тиран, который однажды просто не рассчитал свои силы. Брендон - случай особый, это я уже понял. Нет пары только у меня и у Серафимы. Если поэтесса при жизни была злостной душительницей, то здесь она может практиковаться время от времени на всех без исключения. Тем более что качество её поэтических всплесков гарантирует стабильную клиентуру. Непонятно, почему нет ведущего у меня. Хотя я здесь тоже тесно повязан почти с каждым обитателем. А может быть, именно Серафима и есть мой поводырь в рай? Я вспомнил созвучное название местной забегаловки, El infierno inocentes – Ад невинных.
- И часто они отлучаются? – спрашиваю я.
- Марта с сыном? Не знаю, но не каждую неделю, это точно. В последнее время они стали выезжать совсем редко.
- Ну, а эти… Сверчок и эта, как её…
- Урсула? – подсказывает Серафима.
- Да.
- Эти раз в месяц. Очень редко.
- Что, вместе?
- Пожалуйста, давайте не будем об этом.
- Последний вопрос, обещаю.
- Прошу вас…
Хотелось бы спросить Серафиму про Альберта, но в голосе поэтессы столько мольбы, что я сдаюсь. Буду надеяться, пускай это и ошибочно, в то, что Белла не имеет отношения к местным управленцам. И я оставляю этот вопрос без ответа. Пока.

***
Вечером снимают гипс, и я с опаской встаю на ноги. Подняться мне помогают Боб и Сэм. На лице управляющего море добродушия и необузданного счастья по поводу моего быстрого выздоровления. Наверняка, уже видит меня через неделю снова на столе и крепко связанного ремнями.
- Ну, как?
- Отлично, - отвечаю, - мне понравилось.
Ответом Сэм удовлетворён, сияет от радости. Как этот наивный человек может управлять таким серьёзным мероприятием? А может, он не так прост, как кажется на первый взгляд? Я же помню, как он мгновенно изменился, после того, как я подписался под их дурацким распорядком. Сразу куда-то исчезло добродушие, появилось безразличие и даже раздражение.
Боб, напротив, усмехается, потому что понимает мой сарказм.
Мы выходим из пещеры, я щурюсь от солнца, сухой воздух мгновенно проникает в лёгкие, высушивает ноздри и горло, мне трудно сдержать приступ кашля, я хватаюсь за Боба, чтобы не упасть.
Меня ведут под руки, но когда выходим на центральную аллею, я уже могу двигаться без посторонней помощи.
- Доберешься? – спрашивает Сэм.
- Да уж постараюсь, - говорю. – Главное, не промахнуться и не выпасть за периметр.
- Шутник, - улыбается Сэм, - ну, поправляйся. Ты нам ещё нужен.
- Правда? – лопочу смиренно.
- С тобой ещё работать и работать, - радостно отвечает Сэм.
Сколько счастья в его словах. Боб тоже улыбается. Им так хочется меня перевоспитать, прямо цель всей миссии. Конечно, я ведь как сосуд наполненный грехом, только тронь и из моего нутра брызнет гной и завоняет серой. Кого же ещё здесь воспитывать, как не меня? Ничего, что неделю назад Питер убил жену и ребенка, это мелочи. Моё аморальное поведение - вот что заслуживает всяческого порицания и телесных наказаний.
Интересно, кто ещё отсутствует в посёлке? Кого отправили за последние сутки на тот свет? Внезапно мне становится смешно. Понятие «отправить на тот свет» здесь явно не в ходу.
Мной снова овладевает странное чувство. Чувство, которое я не мог не отметить сразу – полное равнодушие к тому, что со мной произошло. Я имею в виду свою смерть. Вернее, свою жизнь, которая осталась где-то там. Далеко.

Чашка кофе в моей руке источает аромат, по которому я успел здорово истосковаться. Несколько минут разглядываю портрет на стене.
- Чёрт, да кто ты такая?!
Отставляю чашку и снимаю полотно. Заглядываю с обратной стороны, как под исподнее. Ничего. Ни имён, ни инициалов.
Днём все идут мимо моего бунгало, направляются на обед. Спрятавшись за жалюзи, наблюдаю за аллеей. Прошли Сэм и его супруга, с ними двое детей. Появляются остальные. Первым бредёт учёный-маньяк. Профессор печален, ни Марты, ни сына рядом с ним не видно. Следом Саша и Майки, затем Сверчок под руку с Урсулой. Последняя бледна как сама смерть. Белла и Альберт, рядом с ними Боб и поэтесса. Особняком Брендон. Получается, что кроме семьи Питера все остальные находятся в посёлке.
Выхожу тоже, стараюсь держаться вне поля зрения Альберта. Но он, конечно же, меня видит. Нет, скорей ощущает моё присутствие кожей, как зверь на охоте.
Сажусь отдельно за свободный столик в дальнем углу зала. Через некоторое время ко мне подсаживается Боб.
Есть свершено не хочется, и я тычу сытой вилкой в несъедобный бифштекс.
- Слушай, а если со мной не случалось при жизни ничего подобного? Ну, там… убийства и прочего. Если я, к примеру, простой служащий. Обычный, рядовой офисный червь.
Боб слушает молча, перемалывает челюстями телятину.
- Короче, если я не помню ничего. Не водится за мной мокрухи никакой, понимаешь?
- Так не помнишь или не водится? – наконец спрашивает Боб.
- Да какая разница!
- Большая.
- Не водится, - говорю.
Боб откладывает в сторону вилку и нож.
- Зайди сегодня ко мне. Сразу после ужина. Я тебе кое-что разъясню, заодно потренируем твою интуицию.

***
Мы за столом, как и в первый день моего пребывания в лагере. Та же колода. Боб сдаёт карту. Я кладу сверху ладонь, закрываю глаза.
- Чёрный.
Переворачиваю. Восьмёрка треф. Я самодовольно улыбаюсь. Это уже седьмая карта, цвет которой я угадал. Пардон, определил.
- Допустим, что я убийца. Почему я не помню этого факта в своей жизни, а? В чём фишка?
- Давай сейчас подойдём к Питеру и спросим, где его семья. Знаешь, что он ответит? – вопросом на вопрос отвечает Боб.
- Что?
- Скажет, что они уехали в Оттаву, к родственникам жены.
- Да как это…
- Да вот так! Он просто ничего не помнит, не может ничего помнить. Точно так же, как и ты. Это защитная реакция. И разблокировать её довольно сложно. Для этого мы здесь.
- Кто это – мы?
- Я, Сэм… остальные, - уклончиво отвечает Боб.
Он не знает, что мне известны почти все участники. А я не собираюсь выдавать своих осведомителей.
- Ты что-то темнишь, Боб. Что-то не сходится…
- Попробуй масть, - Боб кидает на стол карту.
- Пика.
Переворачиваю, так и есть. Пиковый король.
- Неплохо.
- Расскажи на примере Питера, - предлагаю я, - в чём секрет вашей терапии?
- Он вынужден жестоко убивать своих близких. Раз за разом. Но он не помнит, что делает это. Точно так же, как не помнит, что сделал это при жизни. Вернее, и тогда и сейчас его действия наслаиваются на подсознании, откладываются в этаком тёмном тайнике. Ресурс этого тайника не бесконечен и в один прекрасный момент он переполнится. И тогда Питер увидит в своих руках топор, кровь, убитых жену и сына. В этот момент и произойдёт очищение. Так понятно.
- Черви. Скорей всего… валет.
Переворачиваю карту. Семёрка бубен.
- Ты не думал, - резюмирует Боб.
- Думал, - отвечаю.
- Думал, но не о том.
- Всё равно, что-то не сходится.
- Например?
Боб снова сдаёт карту, но я не спешу.
- Например, то, что ты уж очень со мной откровенен, Боб. Все местные боятся говорить на эту тему друг с другом, а ты открыто обсуждаешь со мной местную терапию. Запускаешь козла в огород - русская пословица, кстати. О чём это говорит?
Боб не отвечает, тасует колоду.
- Не боишься, что я расскажу Сэму о нашем разговоре?
- Называй карту.
- Туз пик, - отвечаю я. – Ты сомневаешься, Боб, вот в чём весь секрет. Вернее, ты знаешь, что я никакой не Пол Стюарт. И не Челленджер. И то, что я сюда загремел, говорит о вашей херовой, насквозь прогнившей организации. О вашей некомпетентности. Но ты человек совестливый, поэтому и пытаешься облегчить мои страдания. Не надо, Боб. Лучше помоги.
Я переворачиваю карту и не глядя на неё встаю и выхожу из-за стола.





Глава 24. Как организовать сбой в системе

Пару дней я веду себя как чистый ангел. Не пристаю с расспросами к Бобу, не бегу из лагеря, не дерусь с Майки и стараюсь не смотреть в сторону его подружки. От Беллы тоже держусь подальше, хотя это самое трудное. Выхожу к обеду и ужину позже всех, и вообще – изображаю отшельника, погруженного в свои мысли. Отчасти так и есть.
Всё чаще всматриваюсь в картину на стене бунгало. Возможно, в этом портрете кроется тайна моего пребывания здесь. Абстракция или как там называется этот стиль? Не особо разбираюсь. Я видел эту женщину, возможно, был с ней знаком. Но при каких обстоятельствах состоялась наша встреча, хоть убей – не помню.
Завтра четверг. Сегодня мне нужно обменяться кое какой информацией с Брендоном. Оказывается, Брендон знает всё и про каждого в лагере. Он наблюдатель, которому никто не мешает. Абсолютно все кроме меня и Беллы уверены в его сумасшествии. Безусловно, он здорово рискует, помогая мне, и я не имею права его подвести.
Я пишу короткую записку, которую оставлю сегодня днём в местном баре. Брендон даст мне ответ вечером в Зеленом театре. Я улыбаюсь, всё это напоминает мне игру в шпионов.
Стук в дверь заставил меня вздрогнуть от неожиданности. Быстро прячу записку в карман.
- Да!
Входит Боб.
- Не заходишь ко мне…
Пожимаю плечами.
- Последний раз ты меня удивил, знаешь? Когда мы угадывали масть.
- Определяли, - поправляю я.
Боб улыбается. Я-то понимаю, что он намеренно ошибся, хотел показать - мол, все мы люди, хотя и на службе у господа.
- Надоело, - говорю.
Боб проходит в комнату, присаживается. Мне совершенно не хочется никакой психотерапии, но я молчу.
- Кофе у тебя есть? - спрашивает Боб.
Я иду на кухню, готовлю напиток, приношу и ставлю на столик перед Бобом. Он делает небольшой глоток, довольно мычит. Я разглядываю дымящуюся чашку на столике.
- Саша, ты нормально переносишь перелёты?

***
На крыше здания светящиеся буквы «Aeropuerto Internacional Jorge Chávez». В первых двух словах несколько букв моргают в предсмертной агонии, одна и вовсе погасла, умерла. Я в Лиме. Ещё одна пересадка и перелёт в столицу Эквадора Кито. В аэропорту Хорхе Чавеса всего один терминал, заблудиться сложно, поэтому не спешу. Тем более что мой самолёт через полтора часа.
У стойки бара заказываю кофе и разглядываю публику и интерьер. По сравнению с Мадридом ощущение такое, как будто попал на другую планету. Полный упадок, минимум рекламы и вонь примерно такая же, как в Домодедово. Люди попроще и на пол тона темней, чем в Испании. Очень мало европейцев, в основном индейцы и как ни странно - азиаты.
Возле дверей толчея. Какой-то парень, видимо вспомнив о забытом багаже, резко бросается в сторону, чуть не сбив с ног мужчину в очках. Парень резко останавливается, извиняется и рассматривает глянцевый журнал. Скорей всего, уличный вор. Где-то читал, что особенно ловким удаётся таким образом достать кошелёк из кармана зеваки.
Моё внимание привлекает девушка, она пересекает зал в направлении банкомата за моей спиной. Останавливается возле меня в ожидании, когда освободится бармен. Тот занят, а девушка явно спешит. Роется в сумочке, достаёт кредитку. Бармен одаривает девушку извиняющейся улыбкой.
- Вы не закажите мне кофе без кофеина? – обращается ко мне, - я сниму наличные.
- Конечно, - говорю.
Наличка на стойке, девушка пьёт кофе мелкими глотками. Невысокая, черноволосая, красивые раскосые глаза и высокий лоб. Одета довольно просто.
- Вы туристка? – спрашиваю.
Она оборачивается и внимательно меня разглядывает. Задумывается на секунду.
- Вы ведь русский, да?
Я киваю.
- А я из Мексики. Ищу одного парня, американца. Мы потерялись. Он отошёл сдать вещи в багаж, а я… вот ведь незадача.
- Как он выглядит? – спрашиваю.
- Похож на вас, но волосы у него темные и он чуть повыше. Светло-зеленая рубашка и джинсы. Не встречали?
Может и видел, но не хочу её обманывать. Но очень хочу, чтобы девушка оставалась рядом со мной. Хотя бы немного, всего минуту.
- Я тут побуду ещё… мой самолёт не скоро. Если увижу, то сообщу вам. Где вас найти?
- Вон там будет посадка на Арекипу. Там вы меня и найдёте, ещё раз, спасибо.
Девушка улыбается, оставляет дымящуюся чашку со следами губной помады на стойке.
- Как вас зовут?
- Эмми.


***
- Эмми! – почти кричу я.
- Что?
Боб подскакивает со стула как ужаленный.
- Её зовут Эмми, я вспомнил!
Подбегаю к картине, срываю её со стены и показываю Бобу. Он смотрит на меня, на портрет. Снова на меня.
- Уверен?
- Ну да! Мы познакомились в Лиме, в аэропорту. Я вспомнил!
Боб хмурится. Он хотел услышать нечто другое. Досада, вот что я вижу на его лице. Видимо из-за этой женщины я и залетел сюда. Все беды от баб. Мой психоаналитик собирается уходить, и я преграждаю ему дорогу в самых дверях.
- Слушай, ну если не веришь мне на слово, может… может у вас есть какая нибудь возможность перепроверить факты. Наверняка же вы не хотите, чтобы страдал невиновный. Я могу понять у нас, на земле… в жизни, то есть… там все суды куплены, но здесь то!
- Я всё понимаю, Саша. Но и ты пойми, никто здесь не помнит того, что совершил при жизни, я уже говорил тебе. И твоя задача – вспомнить это. Для этого все мы здесь.
Боб разводит руки в стороны, демонстрирует количество всех тех, которые здесь собрались, дабы вывести меня на чистую воду. Я же наоборот опускаю руки от бессилия.
- Ладно, - говорю, - я сам докажу, что вы все ошибаетесь.

После ухода Боба я иду в бар «Ад невинных», и незаметно засовываю записку для Брендона в щель между ножкой стола и столешницей. В записке просьба сообщать мне обо всех новостях, которые Брендон сумеет раскопать во время уборки в доме Сэма. Для меня важна каждая мелочь.

Вечером в Зеленом театре при толкотне возле стеклянного шара мне в руки попадает оброненная Брендоном записка. Но на бумажке не имя партнёрши, а то, что предназначается только мне. Боб подозрительно косится, когда я нагибаюсь и подбираю смятую бумажку.
Когда мы сидим рядом с Бобом в зале, я демонстративно верчу бумажку в руке, а когда объявляют мой выход, ухожу, оставив её на кресле. Но там только имя, потому что я успеваю её подменить.
Сегодня мне выпадает жребий танцевать с Беллой. Альберт сверкает очами с первого ряда, я крепко сжимаю пальцы партнёрши. Мне нравится танцевать с этой женщиной, я снова испытываю те же самые чувства, что и в пещере. Но точно так же, как и в прошлый раз, я останавливаюсь на полпути к оргазму. Белла во время танца неотрывно смотрит мне в глаза. У меня получается всё или почти всё. В финале нам даже удаётся сорвать жидкие аплодисменты. В основном усердствует поэтесса.
- Браво! – кричит Серафима, и я самодовольно кланяюсь.
Поздно ночью мы устало возвращаемся с танцев, и я с нескрываемым интересом разглядываю ножки Беллы, которая идёт впереди. Я уже был там, между этими красивыми ногами, мне хорошо знакомо это приятное чувство.
Альберт замечает мой интерес и делает движение в мою сторону, сжимает кулаки, но Сэм останавливает его жестом. Я хищно усмехаюсь. Странное дело, но меня больше не пугают мощные бицепсы Альберта. Я даже сейчас готов ввязаться в драку и уверен, что на этот раз ему не будет так легко.

В записке, которую я изучаю при свете ночника распорядок администрации и все плановые и «внеплановые» ситуации. На самом деле, внеплановые ситуации тщательно спланированы Сэмом и Компанией. Мне повезло, что Сэм скрупулёзно ведёт записи и хранит их в своём архиве, в котором по моей просьбе поковырялся Брендон. Этот бы прядок, да в нужное русло!
Понедельник, вторник и среду я просматриваю мельком, ситуации уже позади, можно просто сверить запланированное с произошедшим. Да там и не было ничего интересного.
Итак, четверг.
Четверг. Спровоцировать Питера на убийство Марты и Юргена. Ответственные: Марта. (бедный Юрген, он даже не в курсе, что его будут в очередной раз убивать).
Пятница. Саймон и Урсула – самоубийство. Ответственный: Боб. (господи, даже беднягу Боба не миновала чаша сия!)
Спровоцировать Александра на убийство Альберта. Ответственные: Белла, Альберт.
(это про меня, но Брендон в записке указывает, что эта запись была перечёркнута красным фломастером, а это может означать только то, что у администрации появились сомнения относительно меня).
Приезд Пуча. Место встречи и переговоров – Cave Tribus. Участники: Сэм, Пуч, Боб. (а вот это уже интересно, новое лицо в лагере, остаётся разгадать место встречи).
Суббота. Провести экзекуцию над Майки за драку с Альбертом. Ответственная за драку – Александра. (драка между Альбертом и Майки и вправду состоялась в понедельник. У них там с фантазией совсем плохо).
Воскресенье. По итогам переговоров с Пучем при необходимости связаться с участниками группы prima, побывавшими на месте катастрофы. Место встречи оговорить позже. (возможно приезд Пуча и связь с ребятами из группы Прима, это непосредственно ко мне имеет отношение).

Насладившись чтением, я прячу записку. Новостей больше чем достаточно, а с такой информацией я смогу нагнуть эту прогнившую систему, если всё грамотно организую.
Для начала нужно узнать место планируемой встречи с этим загадочным Пучем. Tribus созвучно испанскому tres. De tres – числительное, и обозначает тройку. Что значит Cave разгадать будет сложнее. Скорей всего, это латынь. Если взять за основу латынь, то группа Prima, не что иное как «первая» группа, опять же по аналогии с испанским. Её функции мне тоже предстоит выяснить. Немудрено, что при таком раздутом аппарате у них правая нога не ведает, где левая рука чешет.
С этими мыслями я ложусь в постель и закрываю глаза. Проспать не боюсь, потому что знаю, что проснусь не позднее трёх часов ночи. Да, чёрт возьми – именно, трёх часов! И мне плевать, что у них тут нет времени, я буду жить по своим правилам.
Та ночь, когда я пытался позвонить с коммутатора, надолго врезалась в мою память. Тогда я услышал вопли, доносившиеся из бунгало профессора перед самым рассветом. Как истинный педант и человек учёный, он и в этот раз будет рубить своих домочадцев с утра пораньше. Ну что же, я буду на месте.


***
Открываю глаза задолго до рассвета. Одеваюсь, не спеша готовлю кофе. Разглядываю городок изрезанный ламелями жалюзи. Дом Сэма, несколько поодаль столовая. Небольшой сквер, ещё дом. Там обитает Серафима. Левее профессорское бунгало, где в эту самую минуту Марта начинает свою программу по выводу мужа из адекватного состояния. Там сейчас происходит трансформация нормального парня в обезумевшего маньяка.
Как мало нужно, чтобы превратить человека в зверя, в асоциальный элемент, готовый рубить топором близких ему людей.

Я пробираюсь к дому, дверь не заперта и я легонько толкаю её, захожу внутрь. Похоже, что взрослые уже или ещё не спят. Они тихо разговаривают на кухне. Я останавливаюсь в небольшой прихожей, прислоняюсь к стене и прислушиваюсь. Пожалуй, впервые за всё время слышу голоса Марты и её мужа.
- Мы не можем позволить, чтобы Юрген общался с этой отвратительной девкой, - говорит Марта, - ты должен с ним поговорить, слышишь?
У меня мурашки по коже от тембра её голоса. Самому захотелось взять топор и зарубить это чудовище. Профессор молчит, как будто воды в рот набрал. Я переминаюсь с ноги на ногу, жалею, что не покурил на улице.
- Ты как будто отрешился от нас с сыном? Думаешь, я одна должна заниматься его воспитанием? Тянуть всё это на себе. Я не лошадь, знаешь ли.
- Я много работаю…
- Полчаса в день, мог бы и уделить сыну. От работы твоей всё одно толку нет никакого. Только штаны просиживаешь за книгами своими. Что ты там такого полезного написал?
Питер поднимается, ставит чайник на огонь. Судя по усталым шаркающим шагам, его мучают уже давно. Он смертельно хочет спать, но вынужден обсуждать общение Юргена с какой-то отвратительной девкой. Кстати, о ком это они?
- Эта Урсула постоянно пялится на нашего мальчика. Думаешь, ему уже пора вступать в сексуальные отношения?
- С чего ты взяла…
- Помолчи! Ты хоть видел, как она смотрит, какими глазами?
- Нет.
- Нет? Ну, так посмотри.
- Она вроде с парнем живёт, - мямлит профессор.
- А ты поинтересуйся, может они не в браке. У них сейчас у всех свободные отношения.
Последние слова Марта произносит с удивительно гадким прононсом. Я вздыхаю. Мне жаль Питера. Жаль Юргена и совершенно не жалко Марту. Наверное, потому, что я знаю – она провокатор.
- Я не думаю, что Юрген обращает внимание на девушек. В его возрасте… любовь…
- Ты себя вспомни! Сколько тебе было лет, когда ты заявился к моему отцу?
Свистит чайник, и профессор снова шаркает к плите. В спину ему летит мелкая шрапнель, нанося непоправимый урон его мозгу:
- Любовь! Если бы ты в своё время подумал головой, а не тем местом, то у нас всё могло быт совсем иначе. У меня была неплохая партия, но я всё оставила ради тебя. Я увидела в тебе свет, какую-то необычность, потенциал! И во что это превратилось?
- Хватит… - тихо говорит Питер, и я напрягаюсь.
- Ты остановился в своём развитии. Я больше не увидела того Питера, у которого раньше горели глаза.
- Знаешь, ты тоже…
- Что я тоже?
- Ты посмотри, на кого ты похожа? – срывается Питер.
- А на кого я могу быть похожа… с таким…
Чайник продолжает свистеть, нагнетая и без того нервную атмосферу в кухне.
- Ты отказывала мне… стала чужая… а я… мне и тридцати не было, когда ты превратилась в рыбу! Холодную, тухлую рыбу!
Если строить схему от начала ссоры до точки невозврата, можно проследить следующий путь: Начинается всё с упрёков интеллектуального порядка. Затем враждующие стороны уделяют внимание духовной сфере. Унизив друг друга интеллектуально и духовно, они переходят на социальную составляющую, затем на привычки. Далее обсуждаются физические дефекты и неудовлетворённые сексуальные амбиции.
После чего самый уязвлённый хватается за нож.
Я выскакиваю из укрытия как раз вовремя. Питер отодвигает шкафчик, хватает разделочный топорик и заносит его над головой Марты. Я не успеваю перехватить его руку, поэтому просто бросаюсь вперёд, и наваливаюсь на профессора всем телом.
Топор рассекает воздух и опускается на плечо профессорской жены. Та верещит что есть сил, Питер отталкивает меня, и я падаю на пол.
Профессор вращает глазами и снова заносит топорик над головой. Его жена, вместо того, чтобы бежать с кухни, падает на колени и истошно орёт. Рукав её платья становится красным от крови. Я успеваю подняться на ноги и оттолкнуть Марту.
С этой минуты профессорский гнев направлен на меня.
Очередной удар. Я отвожу топор в сторону и, где то слева от меня в куски разлетается подлокотник кресла.
- Убью! Убью! – орёт Питер.
Я уворачиваюсь, нагибаюсь и бью профессора локтем в солнечное сплетение. Отлаженный механизм начинает давать сбои.
Сначала мне казалось, что времени и усилий на то, чтобы вырубить Питера много не понадобится, но я смутно себе представлял, на что способна возбуждённая профессура. В отличие от меня, Питер отрабатывает в полную силу, и теперь мне приходится по-взрослому врезать ему сначала в ухо, а затем добавить в челюсть, пока он не падает как подкошенный.
Не успеваю перевести дух, как на плечи наваливается его сын. Видимо, юнец спросонья решил, что я напал на родителей и решил поучаствовать в сваре. Никогда бы не подумал, что этот щуплый очкарик окажется таким цепким. Скорей всего, у парня сработал инстинкт самосохранения.
Я с большим трудом сбрасываю его. Юрген отползает в сторону и хватает со стола кухонный нож.
- Эй, эй! Хватит, братцы!
Братцы возятся на полу, Марта приводит в чувство мужа, их отпрыск затравленно смотрит из угла кухни.
- Юрген, всё нормально,- говорит Марта, - всё хорошо.
И я сейчас только понимаю, что говорят они на языке, который чем-то напоминает немецкий.
- Всё хорошо, - успокаиваю разбушевавшееся семейство.
Я с удивлением обнаруживаю, что говорю на том же языке, что и семья профессора.
Снаружи слышится шум. Дверь ведущая на террасу, распахивается, и в дом врываются Сэм, Боб и охрана. Двое из ларца тут же скручивают мне руки за спиной. Я возмущаюсь, хочу вырваться. Боб мгновенно оценивает ситуацию и просит охранников меня отпустить.
Сэм и Боб тихо переговаривается, я обращаю внимание на их речь. Они говорят по-испански, характерное проглатывание окончаний слов, указывает на кастильский диалект.

***
- Какого чёрта ты влез, тебя кто-то просил?
Эти слова Боб произносит уже на улице, где мы стоим с ним вдвоём.
- Не могу наблюдать, как калечат ни в чём неповинных людей.
- Это не твоё дело! У тебя у самого…
- Что у меня у самого? – спрашиваю, - ну, нечего сказать?
На террасе появляется Сэм и его охрана. Сейчас будут меня казнить. Но Сэм даже не смотрит в мою сторону, неужели смирился с неуживчивым клиентом? Нет уж, роль Брендона мне не подходит.
Я догоняю Сэма и хватаю его за руку. Охранники начеку, но глава администрации останавливает их решительным жестом.
- Что? – спрашивает меня Сэм.
- Я хочу поговорить с вами и с Бобом.
- Нам не о чем с тобой разговаривать, Саша.
Сэм по-отечески улыбается.
- Тогда я развалю вашу хилую конструкцию.
- Это угроза?
- Это шантаж. Можете ломать мне ноги, я перетерплю. Но вы меня плохо знаете. Я уже один раз добрался до вашего чёртового коммутатора, доберусь снова. Я эту херню просто так не оставлю, ясно!
Сэм берёт меня под руку.
- Успокойся. Мы уже работаем по этому вопросу.
- Я тоже хочу поучаствовать, знаете ли. Это не разборки по поводу украденного кошелька. Тут дело серьёзное.
- Мы знаем, - успокаивает меня Сэм, - знаем. Будем держать тебя в курсе.
Подходит Боб и отводит меня в сторону. Ну, да и ладно, дожимать Сэма я не стану, тут важно палку не перегнуть. Главное я узнал: встреча с загадочным Пучем и группой Прима, это как раз та самая «работа по моему вопросу». И уж я в эту работу проконтролирую.

(продолжение следует)
читаем, читаем
ждем продолжения

bezbazarov

2016-08-29 08:58:12

какая коварная Эмми...
ждём, читаем и ждём продолжений....

Щас на ресурсе: 324 (0 пользователей, 324 гостей) :
и другие...>>

Современная литература, культура и контркультура, проза, поэзия, критика, видео, аудио. Все права защищены, при перепечатке и цитировании ссылки на graduss.com обязательны.
Тебе 18-то стукнуло, юное создание? Нет? Иди, иди отсюда, читай "Мурзилку"... Да? Извините. Заходите.