Человек в маске кролика бежит мимо боксов. У бочек с мазутом останавливается и смотрит по сторонам. Слева – гора шин, справа гудит подстанция. За ней в ряд стоят военные грузовики. На щите написано: «МЕСТО ТЕХОБСЛУЖИВАНИЯ». Тень от щита ложится на кучу горелого мяса. Слышно, как жужжат мухи. Человек в маске бежит дальше.
– Папа, я пить хочу! – плачет мальчик.
Отец не обращает на него внимания.
– Да шевелись же ты! – кричит он дочери, возящейся с пакетом у склада.
Мужчина глядит на часы, лицо багровеет. Мальчик на заднем сидении продолжает капризничать. Отец открывает багажник и нервно проверяет, всё ли на месте.
– Давай живее! – вновь кричит он и неожиданно замечает постороннее движение.
Экскаватор похож на застывшего велоцираптора. Массивное тело украшено ковшом-челюстью, шкура облуплена и изъедена коррозией. Пищи для твари больше нет – тварь мертва.
Из-за экскаватора появляется человек в маске. Он подбегает к девочке, и та в испуге роняет пакет. Человек хватает её за шиворот и рывком бросает на землю. Затем начинает пинать по лицу. Девочка кричит и пытается отползти. Из пакета выкатывается бутылка с водой.
Отец шарит в багажнике, вынимает топор и мчится на помощь дочери. У девочки уже сломан нос и разбиты губы. Замахнувшись, отец обрушивает топор на голову мужчины, но тот успевает отскочить.
Отец вновь замахивается, и тут ему в шею втыкается заточка. Он падает рядом с дочерью и, держась за горло, дёргается и хрипит. Из раны хлещет кровь.
Человек в маске торжествующе щёлкает пальцами. Затем прыгает не девочку и вгоняет ей заточку прямо в глаз. Расстёгивает ширинку и шарит у девочки в промежности.
Откуда-то раздаётся детский крик. Человек замирает и пристально глядит в сторону машины. Рука тянется к топору.

В середине двадцатых годов двадцатого века Вильгельм Райх открывает особую космическую энергию под названием «оргон». В пятидесятые годы идёт активное изучение новой энергии, создаются оргоновые аккумуляторы, способные восстановить и усилить биоэнергетику человека. Правительство США запрещает исследования в данной области и приговаривает Райха к двум годам тюрьмы, где учёный и умирает.
Через полтора века запасы нефти на Земле исчерпаны. Государства, раньше других перешедшие на альтернативные источники энергии, объединяются во Всемирную Конфедерацию, пытающуюся установить на планете технотронную диктатуру. Однако самым смертоносным оружием по-прежнему являются не машины, а отдельные люди. По сей день для борьбы с кровавым режимом повстанцы по всему миру используют оргоновые аккумуляторы.

Ряды контейнеров уходят вдаль. Солнце отражается от жестяных крыш и слепит глаза. Прямоугольные тени ползут по дорожкам, тёплый ветерок уносит дым моей сигареты. Ласточки пронзают небо цвета ультрамарина.
– ЫЫЫЫЫЫЫЫЫ! – из контейнера раздаётся надсадное кряхтение.
Я смотрю на часы. Выбрасываю окурок и опасливо озираюсь. На контейнере ржавеет вывеска: «МЕБЕЛЬНЫЕ ТКАНИ».
Уши улавливают посторонний звук. Пальцы обхватывают рукоять пистолета, я замираю.
– О-о-ох! Ох, сука! Ох, сука! Ох, сука-сука-сука! – выкрикивает тот, кто в контейнере.
Из-за угла выходит подросток-гермафродит. Кожаные штанишки поскрипывают на округлых бёдрах. На лбу красуется татуировка а форме свастики. Значит, он из банды беспризорников. Пальцы разжимаются, я свободно вздыхаю.
Гермафродит жмёт мне руку и похотливо спрашивает:
– Возьмёте меня?
Я достаю из кармана очередную сигарету и закуриваю.
– К себе, - поясняет подросток. – Возьмёте меня к себе? Через неделю мне восемнадцать, и я должен покинуть группу. Таков закон.
– ДАААААААА! – орёт человек в контейнере. – ДАААААААА!!!
Гермафродит косится на вывеску:
– Говорят, конфедераты устроили зачистку в южной части города. Прислали тучу людей и бронетехники, вроде, целую роту. Запросто могут двинуться к нам. Слышал, будут испытывать на нас новые электромагнитные пушки и ещё какую-то хренотень... Ублюдки.
Из-за забора выглядывает крыша хозяйственного корпуса. Скелет антенны смотрится угрожающе. Я перевожу взгляд на контейнеры, затем – на подростка. Из «Мебельных тканей» доносится грохот.
– Не понимаю, – восклицает гермафродит. – Почему они просто не спалят город к чертям!.. Или пусть хернут нейтронной бомбой. Со всех сторон – радиоактивные пустоши, здесь же – всё разрушено. Чего ждать?!. Или мы для них подопытные крысы?..
– Что с пропавшими детьми? – перебиваю я.
– Ради вас я попку порвал! И скажу одно: их похищают не конфедераты. Дети либо сами уходят, либо…
Из контейнера раздаются три удара. Я проворачиваю в скважине ключ. Дверь открывается, и из сумрака выходит Джо. Походка шаткая, он потный и смердящий.
У Джо комплекция тяжелоатлета, однако он никогда не «качался». До того, как его семью казнили, Джо работал учителем физики. После их казни он посвятил свою жизнь мести режиму. У него проявилась сильная восприимчивость к оргону: за пару месяцев сутулый очкарик вырос в громадного амбала. Правда, теперь оргоновая подпитка требуется ему постоянно, иначе у Джо начинаются «ломки», и он крушит всё вокруг. Мы его боимся и считаем спятившим мерзавцем. Однако он – наша последняя надежда на выживание.
Гермафродит прыгает мне за спину, и я замечаю, что Джо без штанов. Член направлен в нашу сторону.
– Иди ко мне, моя сладкая, – Джо тянет к подростку руку.
– Оденься! – командую я.
Джо вопросительно поднимает бровь, затем ухмыляется и идёт за штанами.
– На день рождения жду, – говорю я подростку.
Гермафродит радостно смеётся, и выглядит это дико: зубов у него нет.

Возле здания с вывеской «ООО ЭНЕРГОПРОМ» ржавеют десятки автомобилей. За рулём «Тойоты» сидит мужчина без головы, из багажника «Волги» торчат высушенные руки. Скрюченные пальцы будто пытаются объяснить нечто важное. Жужжат мухи, на флагштоке лениво колышется белая тряпка. По забору ползёт надпись: «zВеееЕеееРи».
– Ты боишься? – спрашиваю я Джо.
Тяжёлые берцы мерно ступают по тротуару.
– Я своё отбоялся. – отвечает он задумчиво. – Сначала меня пугали этими обязательными микрочипами. Потом мне было страшно за жену и детей, – его рот ощеривается. – Но когда их сунули в гигантскую микроволновку и зажарили им мозги… Знаешь, что бывает, если положить в микроволновку яйцо?.. Вот… То же самое случилось с их головами.
В окне что-то мелькает. Я напрягаюсь, сощуриваю глаза, рука тянется к пистолету. Показалось?.. Джо не волнуется и спокойно шагает дальше:
– Я знаю, что ненормальный. Оргон сначала изменил мне мозги, потом – нервы. И лишь затем – мышцы. Всё время хочется трахаться… В общем, это несложно, собрать аккумулятор. Железная пирамида из чередующихся пластин, плюс электрическое напряжение. Хотя, конечно, есть тут предел. Как-то раз я подрубил слишком большой ток. У меня шары из орбит вылезли! Пришлось целый месяц валяться в лазарете. Ну, ты помнишь… А они… эти «Звери», они ведь как-то перешли эту границу. И у них не мышцы растут, а чисто движения ускоряются. Я дрался с одним, чорт, это было невыносимо!
Джо хлопает в ладоши, и эхо отскакивает от руин. Знак с буквой «Р» горбится над переломленным шлагбаумом. У мусорных баков три бульдога грызут труп старушки. Голос Джо заполняет тишину мёртвого города:
– Я не боюсь сдохнуть. Но хочу забрать как можно больше конфедератов. Буду честен. Я ушёл бы от вас к «Зверям», ведь «Звери» могут дать гораздо больше… Просто они такие же, как конфедераты. Только совсем долбанутые. Разрушают всё, что видят, и ничего кроме… Как взбесившиеся гориллы!
Я понимаю: о благонадёжности Джо не идёт и речи. Он с нами лишь из-за доступа к аккумулятору и ещё потому, что мы – последние настоящие люди. Не мутанты, не полуроботы и не помешанные маньяки. И мы удерживаем его от превращения в машину для убийств. Хотя порой мне кажется, что есть и другая, скрытая причина.

Возле гаражей я закуриваю. Плоть Джо снова возбудилась, поэтому я говорю, чтобы ждал здесь.
Котельная похожа на огромный бетонный куб. В небо тянется полосатая труба, по ней прыгает ворона. На проходной дежурит боец: когда я иду мимо, он прикладывает руку к козырьку.
Внутри кипит работа. Два подростка тащат мешок с порохом. Пожилые женщины за столами раскладывают по кучкам патроны. Девчонка со смехом катит блестящую бобину. Воздух режут выкрики: «Да шевелись же ты!», «Не сюда!», «Осторожней!». Из бойлерной доносятся удары молотка. Старик с мечтательной улыбкой несёт фугас.
Я останавливаю девушку в белом халате. Голубые глаза радостно вспыхивают и опускаются. Я тоже рад её видеть, но скрываю это – и от неё, и от себя.
– Света, принеси оружие для Джо.
Девушка улыбается и уходит, а я смотрю ей вслед.
Тринадцать стариков и старух, двадцать два ребёнка обоих полов, женщины и инвалиды. И всего восемь способных воевать мужчин. Живут за счёт изготовления и продажи боеприпасов. К счастью, никто не знает, сколько у нас бойцов. Беспризорники, «Звери» и другие банды верят, что целая армия. Это нас и спасает.
Впрочем, наши силы на исходе. В подвальном лазарете люди умирают от бактерии, распылённой с воздуха конфедератами. Жёлтые наросты покрывают тело, а потом отпадают – вместе с кожей и мясом. Люди орут как резанные.
Заражённых становится всё больше. Единственный наш выход – выкрасть со склада «Зверей» коробки с пенициллином. Я не могу рисковать жизнями оставшихся бойцов, поэтому мы с Джо идём вдвоём. Наш козырь – скрытность и внезапность.
В комнате для хранения оружия одеваю бронежилет. В вещмешок кладу фонарик, кусачки, обойму и три гранаты. На ремень цепляю резиновую дубинку. Проверяю остроту ножа. Рацию не беру – если конфедераты объявятся в городе, они смогут отследить сигнал.
У двери ждёт Света. Хрупкие руки протягивают ленту с патронами и пулемёт. Я любуюсь чудесными глазами и собираюсь её поцеловать. Но вместо этого как обычно говорю себе: вот вернусь с задания и тогда поцелую…
Ведь я всех их спасу, обязательно спасу!

Джо заталкивает что-то в гараж. Завидев меня, довольно ощеривается и подмигивает. Я отдаю пулемёт и ленту, заглядываю в приоткрытые ворота. В сумраке белеют женские ноги.
Джо пожимает плечами – мол, ничего не знаю.
Мы идём через железнодорожные пути. Я курю, Джо молчит, ржавые рельсы уныло ползут на юг. Рядом с развилкой чернеет воронка от взрыва. Бетонные плиты перрона покрыты орнаментом из трещин, солнце играет на осколках стекла. Вокруг ни души.
Под насыпью гниёт труп нагой женщины. Пузо напоминает мешок, набитый гайками. Джо задумчиво чешет подбородок. Я размышляю об исчезнувших детях. Они уходят с котельной и не возвращаются. Их тел мы не находим. У меня дурное предчувствие, и я не знаю, отчего.
Худшие подозрения подтверждаются. Конфедераты в городе. В небе скользит чёрный треугольник – бесшумный самолёт. Тишину заполняет бархатистый бас, эхо летит над вагонами:
– Империя свободы, царство тотального равенства, оплот благополучия и достатка. Общество, где всю тяжёлую работу взяли на себя машины, а человек – главная ценность – призван лишь управлять ими и пользоваться продуктами их труда. Общество, где дети счастливы, взрослые уверенны в завтрашнем дне, а старики обеспечены всем необходимым для тихой и спокойной смерти.
– Вообще обнаглели, – ворчит Джо. – Так низко он никогда не летал.
Чёрный треугольник зависает над новостройками:
– Правительство Всемирной Конфедерации призывает вас сложить оружие и вернуться к своим братьям, где вам гарантирована полная амнистия. Вернитесь в лоно процветания и порядка: там вас ждут тысячи таких же, как вы. У них есть свой дом и работа. Большинство завело семью, а бывший лидер повстанческой группировки «Комбат 13» служит министром по делам физкультуры и спорта. Он имеет шикарный электромобиль и особняк на Багамах…
Я иду по шпалам и думаю: «подлая ложь!»

Вид с высоты птичьего полёта. Возле прямоугольников-машин снуют люди-точки. Они спешат уложить вещи и покинуть город. По одной из улиц катится чёрная волна. Точки у машин движутся стремительней и издают тревожные выкрики. Вспышка озаряет пространство. Точки превращаются в кляксы.
Конфедераты в пуленепробиваемых костюмах и масках-противогазах заполоняют улицу. Пулемётные очереди сопровождают одиночные выстрелы и взрывы. Группа мужчин падает замертво. Самозажигающиеся пули как в масло входят в живот толстяка. Пахнет топлёным салом. Блестящий топор отрубает девушке руки. Электрическая дубинка прикасается к затылку мальчика, и тот пляшет джигу, пока из ушей не начинает струиться кровь. В подвале двухэтажного здания прячутся женщины и дети. К ним влетает вакуумная граната, раздаётся хлопок, и здание оседает. В воздух поднимается облако пыли. Автобус, полный людей, срывается с места. Конфедераты нацеливают пушку, и волна ультрафиолета прожигает автобус насквозь. Железная крыша полыхает, внутри скалят зубы дымящиеся обжарки. Двое солдат спорят, у кого удар мощнее. По асфальту ползёт плачущий старик. Один из конфедератов топает старику между лопаток, и тот жалобно скулит. Другой с силой прыгает на голову, и на асфальт брызжут кровь и мозги. Пожилой женщине перерезают глотку. Очкарику перепиливают ногу. Рыжей девушке заламывают руки и ведут в подъезд. Специальной машинкой солдат вырывает у парня глаза. И осторожно кладёт их в сумку.
Я знаю, что так всё и происходит. Я сам в этом участвовал. После первой зачистки, меня, лейтенанта сухопутных войск, отправили в психиатрическую лечебницу на курс реабилитации. Я уволился из армии, но всё равно не смог жить в мире, где подобное возможно. Вырезав из-под кожи чип, я стал повстанцем.
Когда у тоталитарного государства есть люди, добровольно идущие в карательные отряды, надобность в диктаторе отпадает. Граждане всё сделают сами.

Меня не покидает дурное предчувствие. Не похоже, что в районе новостроек обитают люди. Скорее, тут обитает кто-то другой. Самолёт висит поблизости, но уже не «вещает», и ничто, кроме наших шагов, не нарушает тишину.
Из подъезда раздаётся похрюкивание. Я выхватываю пистолет, Джо целится в подъёзд из пулемёта. Стоим неподвижно.
Краем глаза замечаю движение на автобусной остановке. От скамейки отрывается тень и несётся в нашу сторону. Сжимаю курок, громыхает выстрел.
Мутант падает на колени и беспомощно вскидывает руки. Подбежав, стреляю ему в голову, и тело опрокидывается набок. У мутанта белая спина. В ней копошатся личинки.
К Джо бегут ещё два урода. У первого – четыре руки, у второго вместо морды – гнойное месиво. Джо с лёгкостью скашивает их пулемётной очередью, и на лице сияет улыбка.
Но я слышу ещё один звук. Нарастающий гул не даёт мне покоя. Я гляжу в конец улицы, и мой рот раскрывается в изумлении. Из-за магазина «ПРОДУКТЫ» выруливает бронетранспортёр. На его «морде» нарисован кровожадный оскал, из люка высовывается автоматчик.
Я понимаю, что наша маленькая вендетта закончена, поэтому хватаю Джо за руку и мы устремляемся в ближайшей подъезд.
На полу возле мусоропровода сидит покойник, лицо перетянуто безумной гримасой. Очевидно, здание атаковали из нейтронной пушки: все, кто здесь был, в течение минуты погибли.
Поднимаемся на восьмой этаж, и Джо выламывает ногою дверь. Хозяева вовремя покинули квартиру: в ней пусто – лишь обои с ирисами да толстый слой пыли на полу. Гул снаружи нарастает.
В углу смеётся девочка-призрак. На голове у девочки – бантик, в руках – плюшевый мишка. Я стараюсь не обращать на неё внимания: похоже, что от перенапряжения у меня начались галлюцинации.
Джо стоит у окна и сжимает кулаки. На шее пульсирует вена, лицо перекошено от злобы. Я кладу ему руку на плечо и выглядываю на улицу. Волосы на голове встают дыбом.
Апокалипсическая процессия словно в замедленной съёмке движется под окнами. Кровь в жилах стынет от этого торжества безумия и воплощённого ужаса!.. Ни одного бензинового двигателя: всё, что едет – едет за счёт электричества.
Впереди смертоносными жуками ползут конфедератные бронетранспортёры. За ними в колонне по пять шагают бойцы – самые опасные машины для убийства. Следом катятся передвижные установки «Хорс» и «Сверло». Десяток грузовиков снова сменяют пешие воины, за ними катятся танки, превращая асфальт в крошево. Ракетно-зенитные комплексы «Фонтан-Б» пялятся в небо десятками дул. Замыкает процессию гигантское термическое орудие «Кузнец».
От жуткого зрелища не могу вдохнуть. Это самая большая карательная экспедиция из всех, которые я когда-либо видел. И направляется она в ту сторону, откуда пришли мы – к котельной!
У меня нет выбора: нужно как можно скорее бежать назад, к «своим», чтобы предупредить их и помочь им эвакуироваться. Каким же я был дураком, что не взял рацию! Я смотрю на часы и понимаю: времени осталось катастрофически мало! Армия конфедератов за минуту превратит котельную в гору обломков. И если я не успею вовремя, все погибнут!
– Что за нахер?! – Джо указывает на дорогу.
В окружении десятка бойцов по асфальту катится гусеничная платформа. На ней установлен чёрный шар. Неужели, ультразвуковой излучатель?!. Оружие, применяемое для зачистки территории!.. Но тогда!..
…прозрачная волна накрывает дорогу светофор двери кирпичи плиты окна небо по раме ползёт любопытный паучок. И последнее, что я вижу – Джо затыкает уши.

Кто-то орудует дрелью в моих мозгах. Боль страшная! Я открываю глаза. Перед ними появляется белый потолок. Он не просто белый, а ослепительно белый, словно ядерная вспышка.
– Вы меня слышите? Вы со мною?
Женский голос. Знакомый, очень нежный, но чей?
Я в больнице. Но не в подвальном лазарете, а в настоящей больнице. Тёплая рука касается моего лба, и свежий ветер вливается в окно.
– Как вы себя чувствуете? – спрашивает Света.
Я не отвечаю и только глупо улыбаюсь. Она жива!.. Значит, конфедераты не дошли.
Но потом всё же выдавливаю:
– Вроде, нормально. А где я?
– Мы в конфедеральном госпитале… Тихо, не беспокойтесь, пожалуйста! Всё хорошо.
Я с трудом сажусь на койке. Мышцы ослабели, но боли нет. Лишь в голове по-прежнему кто-то сверлит.
– Та экспедиция, – говорит Света, – помните? Она оказалась не карательной, а спасательной!.. Война окончена. Диктатор мёртв!
Её голубые глаза так и лучатся счастьем.
Я не могу поверить услышанному, но радость всё равно постепенно наполняет сердце. Ещё я хочу сказать Свете, что диктатор, какой бы он ни был кровожадный, – всегда лишь символ. Людей же убивают другие люди, такие, как мы… Но вместо этого просто беру Свету за руку и подношу её к губам.
Девушка смущённо улыбается:
– У вас звуковая контузия, но ваше тело в порядке, и скоро вы поправитесь.
Её личико озаряется утренним солнцем. Я озадачен и ни в чём не уверен, но единственное, чего мне хочется – любоваться Светой и слушать её голос:
– Все мы, как и остальные повстанцы, получили амнистию, а наш город признали автономией. Поэтому ни о чём не тревожьтесь, теперь всё будет хорошо! Правда же?!.
Я не знаю, что ответить, ведь мне тоже не верится... Неужели, всё кончено? Годы страха, лишений, смертей и в итоге… победа? То, за что боролись – достигнуто? Но в таком случае кем я стану в новом мире? Смогу ли найти себе место?
Я стараюсь об этом не думать и пытаюсь встать. Света сначала противится, но потом помогает – и я на ногах:
– Больше никаких чипов? Никаких казней в микроволновых скотобойнях?
– Конечно же нет, – улыбается девушка. – Пойдёмте, я вам всё покажу!
Она поддерживает меня за талию, и мы выходим на улицу. Утренний ветерок обдувает тело. Он наполнен ароматами глициний, тюльпанов и черёмухового цвета. По дорожкам прогуливаются больные, вокруг порхают бабочки. Жужжит пчела.
Это действительно картина мирной жизни! Жизни, которой я не помню, и которая потому так прекрасна. И от этого вида наконец и вспыхивает: «МЫ ПОБЕДИЛИ!». Всё моё существо пронзает восторг: я не выдерживаю и прижимаю Свету к себе. Она радостно смеётся и обнимает меня, а в её волосах что-то блестит. Я трогаю и чувствую холодный металл. Что это такое?!
Пальцы раздвигают волосы, и показывается шляпка гвоздя. Аккуратно её тяну, и Света сладостно стонет. Вытягиваю гвоздь целиком, и он со звоном падает на тропинку.
Я хватаюсь за свою голову и обнаруживаю, что она обрита наголо и сплошь утыкана железными шляпками. Один за другим вытаскиваю гвозди, и в нос бьёт запах крови. Меня тошнит. Кто-то лижет мой подбородок.
– Целуй меня воткни в меня познай меня, – булькает голос, и в нос ударяет едкая вонь.
Вместо Светы передо мной стоит труп гермафродита. На лбу нарисован значок радиации. Синюшные губы складываются в трубочку – фонтан горячей жижи бьёт мне в лицо.
Я отпрыгиваю в сторону и на кого-то натыкаюсь: вокруг толпятся мертвецы. По рожам ползут тупые ухмылки.
– Не-е-ет! – кричит Света.
Поверх голов я вижу, как санитары-мертвецы скручивают ей руки и ведут в больницу.
– Спаси меня!!! – умоляет девушка.
На пороге один санитар оборачивается и подмигивает мне. Знакомое лицо, но чьё?
Я пытаюсь прорваться к Свете, но не выходит. Кто-то прыгает мне на спину, и я падаю в траву. Покойники наваливаются сверху, и смрад идёт как от бочек с гниющим говном. Изо ртов сыплются личинки, черви и сороконожки. Через ноздри и уши они забираются мне в голову и щекочут мозги. Жирный опарыш, величиной с кулак, заявляет:
– Сейчас вот сгрызу твою сладкую селезёнку, и поедут в тебе машинки!
Я ору и просыпаюсь.

Перед глазами – кровавая комната. Стены в крови, потолок тоже… Ах нет, просто закат!
– Очнулся? – спрашивает Джо. – А я уж собрался уходить.
Постепенно прихожу в себя. Кадрами чёрно-белой хроники мелькают воспоминания: контейнер, автостоянка, котельная, гаражи, рельсы, новостройки, мутанты… Чудовищная процессия, движущаяся к котельной… Света!
Джо догадывается, о чём я думаю, и говорит:
– Не напрягайся. Они повернули к нефтезаводу. До котельной не дошли.
Я облегчённо вздыхаю, поднимаюсь на ноги и смотрю на часы:
– Нужно быстрее достать лекарство и вернуться!
Джо усмехается. Что-то в его облике настораживает. Эта довольная ухмылка... Как будто он только что!..
Я в испуге хватаюсь за задницу – вроде, не болит. И во рту нет незнакомого привкуса. Но ведь с Джо можно ожидать чего угодно.
Мы выходим на лестничную площадку, и Джо вальяжно спускается. Дверь напротив «нашей» выломана, хотя и была цела, когда мы сюда поднялись. Я заглядываю внутрь и, сделав пару шагов, замираю. Мой рот кривится, руки сжимаются в кулаки.
То, что обнаруживается в прихожей, неописуемо! Это безумие! Мерзкое безумие озверевшей похоти! Всё разодрано, суставы вывернуты, кровь… То, что было человеком, стало… Джо, сука!
Нога задевает какой-то предмет – на полу валяется плюшевый мишка. Я его поднимаю и, глядя в глазки-пуговки, яростно клянусь: «Этой твари не жить! Он у меня ответит!.. Ответит за всё!»

Руины плывут в барбарисовых сумерках.
Мы молчим. Я не хочу разговаривать, и Джо, похоже, знает, почему.
Из дымки выплывает радар – значит, мы дошли до аэродрома. Это и есть база «Зверей».
За оградой из рабицы и колючей проволоки высятся гигантские ангары. В дальнем ангаре полыхает пламя, и воздух воняет гарью. Конфедераты успели здесь похозяйничать и хозяйничают до сих пор. Слышатся выстрелы, и кто-то кричит: «Живее-живее-живее!».
Я подношу к сетке травинку – тока нет. Достаю из вещмешка кусачки и берусь за работу – через пять минут щель готова.
Перед ангарами дежурит патруль.
– Попробую их отвлечь, – говорит Джо, сжимая пулемёт.
Я смотрю, как он крадётся, убивает крайнего патрульного и бежит в сторону диспетчерской. Остальные солдаты устремляются следом. Завязывается перестрелка, Джо прыгает за ящики и бросает гранату. Громыхает взрыв.
Моя рука крепко сжимает пистолет, я мчусь к ангару. Там темно, поэтому приходится достать фонарик: луч света падает на полуразрушенный самолёт. Я направляюсь в следующий ангар и морщу нос: оттуда разит гниющим мясом. На полу валяются трупы бандитов в масках животных: кота, козла и свиньи. Это тоже не то, что мне нужно, и я аккуратно движусь дальше.
Неожиданно сзади раздаётся выкрик. Из-за угла выскакивает солдат с нацеленным в меня автоматом. Звучит короткая очередь, но в последний момент я успеваю отскочить. Панически сжимаю курок и лишь с третьего раза попадаю. Пуля пробивает колено, солдат падает, и я добиваю его выстрелом в голову.
Скоро на звуки стрельбы стянутся конфедераты, поэтому нужно спешить! Я вбегаю в следующий ангар и вижу то, что искал. Луч света скользит по стеллажам, на которых пылятся коробки с лекарствами. Лихорадочно ищу надпись «Пенициллин», и, найдя, разрываю коробку и набиваю вещмешок упаковками с ампулами.
Закончив, опасливо озираюсь, но конфедератов не вижу. Теперь следует как можно скорее покинуть аэропорт и доставить лекарства в котельную. Я бегу мимо ангаров и уже собираюсь свернуть к ограждению, как вдруг замечаю что-то непонятное.
Вбегаю внутрь ангара, и к горлу подкатывает тошнота. Глаза привыкли к темноте, и фонарик включать не требуется. В центре высится пирамида из жести. Вокруг белеют детские тела, уложенные спиралью. Дети очень худые, но всё-таки не мёртвые. Их обнажённые животы мерно поднимаются и опускаются. Неподвижные глаза уставлены в потолок, лица стянуты натужными улыбками. Из ушей выползают кабели – они тянутся к пирамиде.
В дальнем углу я вижу странную гору. Приблизившись, понимаю, что это гора мёртвых тел. Детские тела высушены настолько, что выглядят скелетами. Обтянутые кожей кости: ручки и ножки – торчат под самыми причудливыми углами. Желудок не выдерживает, и изо рта хлещет рвота.
Шатающейся походкой иду к выходу, и вдруг что-то врезается в спину. Я падаю и больно ударяюсь об пол. Пытаюсь подняться, но ничего не выходит: не чувствую ног.
Человек в маске кролика торжествующе щёлкает пальцами и приплясывает на месте. Я целюсь в него из пистолета, и тут что-то хрустит: моя кисть, сжимающая пистолет, падает отдельно от руки. Человек показывает топор.
Боли нет – есть ощущение беспомощности и злости. Я тянусь к пистолету второй, целой рукой, и человек в маске замахивается вновь. Раздаётся грохот, и кроличья маска взрывается фейерверком крови и мяса.

У входа в ангар стоит Джо: он сжимает дробовик, видимо, отнятый у конфедерата, красное пламя пляшет на вздутых мышцах, Джо ухмыляется. Вены на шее пульсируют, глаза сияют… Воплощение безумного бога войны!
– Вставай, – говорит Джо, протягивая руку.
– Не могу, – отвечаю я.
Он задумчиво на меня косится, потом переводит взгляд на лежащих на полу детей и жестяную пирамиду.
– Так вот как они усилили энергию! – восклицает Джо. – Что ж, это просто и гениально! Человек ведь и вправду – лучший приёмник оргона. Хм…
Мне совсем не нравится эта интонация. Совсем не нравится!..
– В вещмешке пенициллин, – говорю я. – Отнеси его нашим.
Джо широко оскаливается и наступает на вещмешок. Ампулы жалобно хрустят.
– Ну что же, - говорит он. – Умей проигрывать… Посмотри на себя: теперь ты не сможешь быть лидером. Однако людям с котельной требуется, чтобы ими повелевали. Поэтому лидером и… любящим отцом и мужем… им стану я.
Он делает круг и останавливается передо мной. Красные блики пляшут на берцах. Штаны в районе ширинки топорщатся.
– Джо, что ты несёшь?! У нас нет времени обсуждать это!
– Знаешь, – говорит он, – вот прямо сейчас я решил построить самый большой в городе аккумулятор оргона. Представляешь?! Ведь мне теперь известно, как. Я стану силён, очень силён! Конфедераты взвоют от моего террора! К тому же материала, – на этом слове он делает ударение, – материала-то для приёмников у нас… предостаточно!
– Да о чём ты?! – кричу я.
– …К тому же надоело мне трахать мёртвых девочек, – продолжает Джо, не обращая на меня внимания. – А так хочется кого-то живого и мягкого… Тёплого и рыдающего!.. Ну, того, чего на котельной валом!
Он похотливо хохочет, изо рта тянется ниточка слюны.
Затем наши взгляды встречаются, и я понимаю, что мы думаем об одной и той же девушке.
– На беспокойся, – говорит Джо. – Я буду с ней нежен.
И он подмигивает.
– Ах ты сука! – сквозь зубы цежу я и тянусь к пистолету.
Джо брезгливо поднимает топор и отрубает мне вторую кисть. Боли по-прежнему нет – лишь всесожжегающая ярость! Я в гневе ору.
– Именно, – соглашается Джо. – Распоследняя сука.
Снаружи громыхает взрыв. Кровавый отсвет озаряет фигуру Джо: он передёргивает затвор дробовика и шагает прочь. Силуэт тает в бордовой дымке.
Я пытаюсь зубами перекусить пальцы отрубленной кисти, мёртвой хваткой сжимающей пистолет, но ничего не выходит. Ощущая себя беспомощным насекомым, я в голос рыдаю, а из груди рвутся вопли отчаянья.
К ангару подбегают солдаты. Они что-то кричат и показывают на меня пальцами. Наверное, сейчас будут добивать. Предсмертным взором вижу, как мир погружается в пучину тоталитаризма, безумия и абсолютной безысходности. Наступает конец времён, и последние оплоты сопротивления сгорают в радиоактивном пламени. Недра планеты иссушены, и она мучительно гибнет. Князья нового мирового порядка заменили привычное топливо на человеческую кровь: танки дробят кости женщин и детей, и над миром громыхает гимн хаосу и террору. Но я всё равно спасу Свету, несмотря ни на что! Я спасу их всех, я верю, что у меня получится!.. Ведь правда?