начало тут:
ссылка

Вернулась адыгейская сертифицированная красавица. Поскреблась в дверь сиротой, подергала ручкой. Илья среагировал моментально, словно древний воин, натасканный страхом смерти на любые звуки. Впустил селянку, отдал указания и вернулся к Асечке. Последняя бутылка коньяка уничтожалась в повисшей тишине. Асечка снова упал в память, упал без остатка, его глаза просматривали ленту, которая транслировалась на частоте доступной только его отравленной горем сущности. Глаза слегка подрагивали, выпуская конденсат души.
Гости ушли в спальню совершать ночное размеренное движение. Асечка спрятал голову под подушку, прижал руками и, убедившись, что этот многозначительный скрип не потревожит его воспоминаний, снова включил свое кино памяти.

Кино с трансляцией на все органы чувств…

…Найти кандидата в мэры города было очень легко, но совсем иначе дело обстояло с Леной. Вернуть прежнюю… Она, как ему показалось, стала выше ростом – натянутая словно тетива лука спина искажала физические величины. Из шатенки превратилась в надуманную брюнетку. Борьба с ранней сединой, а какие глобальные последствия. Но все та же мальчуковая. худоба. Куда делся особый сливочный вкус? Как ты смогла превратиться из леденца в сухарик? Леночка!
- Здравствуй, бывший муж. - И все, сидит, никаких лишних движений - руки на столе даже не шелохнулись. Лишь спустя растянувшиеся колючей проволокой пять минут, она встала, как бы между делом демонстрируя «посмотри, мне все равно».
Да, ей действительно было не до него - вокруг суетились помощники, исполняя танец маленьких людей. Лена, словно учительница младших классов, наставляла, объясняла. Потом, как бы очнувшись, представила его серому костюму с розовой рубашкой. Лысая голова была настолько обезличена, что больше напоминала костяную округлую крышку от одеколона. Имиджмейкер не заморачивался.
- Мой муж - депутат. Юрий Валентинович.
Депутата-одеколона убрали с дистанции за полгода. По его просьбе друзья подобрали практикантку-карьеристку. Девушка мечтала о социальном статусе, а Василий Иванович мечтал стать Асечкой. Он разлагал этот партнерский брак словно плесень, день изо дня прорастая подробностями депутатских измен в её голове.
- Лена, а твой одеколон снова со своей практиканткой в мотеле зависал.
- Лена, брось его, он педофил.
- Лена, вернись, ты же не любишь его…
- Лена…
- Лена…
И так до тех пор, пока живот практикантки не надулся депутатским пузырем.

На долгие недели Асечка затаился, замер, словно охотник на точке, чтобы не спугнуть свой вожделенный трофей. Потом сменил тактику и явился другом-просителем.
«С друзьями не спят, расслабься, мы теперь просто друзья…»
Запасся терпением, выслушивал бред на тему «у нас скоро родится ребеночек и в гареме я буду старшей женой», а потом искал поводы для просьб о ненужной помощи. Какая помощь – он мог все сам. Всегда.
Приручал. Расслаблял. Вникал в длинные монологи о дефиците городского бюджета, о разворованных средствах на местное здравоохранение. Молча удивлялся: «Зачем тебе это? Воровская идея накрыла, как крышка гроба одну шестую часть суши. Ты маленький человек». Но никогда не спорил. Просто ждал, ждал, когда в его существовании появится бесконечная необходимость… А потом снова вышел на охоту, загонять словно дичь, обратно… в любовь.
Опытный охотник…
- Ты поможешь мне? Завтра на границе с Польшей переговоры. Секретарша на больничном, а я в бумагах не силен, – тяжелые последствия легкости бытия.
Она не отказала. Эта патологическая потребность всем, всегда и во всем помогать. Вот она кнопка, пульт управления тобой, моя наивная политиканша. «Помоги мне, я нуждаюсь… подари мне себя…»
Всю дорогу до границы с Белоруссией она вводила его в детали нового закона о местном самоуправлении, наизусть цитировала страницы устава поселения, хвалилась, как легко собрала голоса, получила поддержку у коммунистов. Асечка участливо кивал, деланно хмурил бровь. «Бедная моя девочка, ты еще веришь в этот игрушечный совет депутатов, в эту демократическую ширму? Ваш новоизбранный мэр-землемер должен за четыре года отработать вложенные в него деньги, мои в том числе, я тоже поучаствовал в твоём проигрыше… Только ты этим живешь, а мы играем по правилам…»
- Лена, мы заночуем, поляки задерживаются, завтра с утра подпишем. К обеду вернемся.
Он смотрит на дорогу, чувствуя её немое возмущение. Она молчит. Значит, первый раунд выигран.
Она молчит в ресторане гостиницы, с наигранным интересом рассматривая интерьер времен империи. Молчит в лифте – детка в клетке. «Молчи. Это предательское красное пятно на шее все за тебя рассказало. Ты взволнована? Это так трогательно – целомудрие возбуждает, но первый шаг ты сделаешь сама, сама, я не возьму тебя силой…»
Она долго сидит в гостиной, изучая документы, щелкает бессмысленно тремя кнопками каналов будто бы ищет ответ у Белорусского телевидения. «Скажи батько, что делать?» Уходит в душ и Асечка представляет её голую под струями горячей воды, вспоминает: «Ты ошпаришься, это почти кипяток!» - «Я люблю когда горячо…»
Она любила собирать этот жар до полуобморочного состояния, до транса и он, мысленно сжимая расплавленное тело, шепчет:
- Прости, прости, только вернись.
Лена вышла из душа, нырнула на свою кровать. Наследие проклятого совка. Люкс с двумя кроватями, какая глупость - рушит весь план.
- Тебе не холодно? - Он говорит это, смешивая иронию и призыв.
- И не жарко. - Ответ, достойный первого места за глупость. Пять часов пути представляла, как это произойдет. Полчаса в душе пристрастно разглядывала свое тело в зеркале: «Он не видел его десять лет» И что?
- Тогда спокойной ночи.
«Я терпеливый… и не голоден, в отличие от тебя…»
- Спокойной ночи.
«И всё?»
Душная ночь. Желания сверлят дырки в голове, лишая воли и самолюбия…
Светает. Асечка в очередной раз дремотной походкой плетется в гостиную, выливает остатки воды в граненый стакан.
- О, Графин, за эту ночь я испил только тебя, эта женщина сделана из камня…
- И мне водички…

Второй раунд сыгран вничью.

Тонкие руки змеями обвивают его шею.
- Господи, какой же ты подлец, ненавижу…
- Да, я был уверен, что ты любишь только меня…

…Ночь после подобных воспоминаний тревожна и тяжела… Асечкино сознание во власти коньяка и фантомного экстаза. Они взрывают ленту сна вспышками невесомости и бесконечного падения в пропасть эйфории…
Утро ожидаемого позора, презрения к себе и больного желания сохранить все, что снилось, в голове. Запомнить, жить с этим…
Асечка срывает мокрую простынь с кровати, скидывает халат и трусы. Трясущимися руками собирает в куль и несет на кухню.
Появление его голого и полупьяного перед Ильей и Машкой не производит никакой реакции. Они завтракают. Машка меланхолично встает из-за стола, накладывает на огромную черную квадратную тарелку квадрат бледно-желтого омлета, достает мельхиоровые приборы и, постукивая ими по краю тарелки, словно в колокольчик приглашает его к столу.
- Спасибо, милая девушка, я с утра не ем, но можно кофе. Без сахара, хотя… нет… просто воды… водички.